Специфический запах табака рождал воспоминания о моей прошлой человеческой жизни.
— Человеческая привычка. Пристрастился, когда долго жил среди людей.
— Значит и дампиры склонны к этой пагубной привычке, — я покачала головой, демонстрируя свое неодобрение.
— Осуждаешь?
— Да нет, просто забочусь, мы ведь как никак родственники, — повторила я его слова и улыбнулась.
Он хитро прищурился и снова сделал затяжку.
— Видишь ли, дампирам сигареты повредить не могут. Одно из наших преимуществ перед людьми. А вот ощущения от никотина еще более острые. Впрочем, как и от алкоголя и других человеческих пристрастий. В этом наше преимущество перед вампирами, им это уже недоступно.
— Тебе нравятся человеческие пристрастия, — скорее в качестве констатации сказала я.
— Мне нравится быть человеком. Ну, или представлять себя таковым. А пристрастия, почему нет? Без фанатизма, конечно, во всем должна быть умеренность, но да, я люблю хороший табак и алкоголь. И это вполне естественно, — он затушил окурок в пепельнице и с неким вызовом посмотрел на меня.
— Ну да, ты ведь наполовину человек.
— Ну, строго говоря, нет, с научной точки зрения, ни я, ни ты не являемся людьми, просто, помимо прочего, обладаем определенным набором человеческих генов. Но да, в каком-то смысле мы наполовину люди, поскольку в нас много человеческого, которое является основой для всех нас, даже для вампиров, признаем мы это или нет. В конечном счете, все зависит от того, кем мы себя ощущаем и что мы в себе взращиваем. И я говорю не о физической или физиологической стороне дела, а скорее о мироощущении, мировоззрении. Взять хотя бы Калленов. Ими движет стремление к торжеству силы воли, к победе духа над инстинктами, человеческого над животным. Я где-то даже понимаю их стремление подавить в себе вампирскую природу. Ведь, если верить Священному Писанию, даже ангелы завидовали людям, завидовали любви и вниманию Бога к падшему человечеству, предоставленной людям свободе воли. А некоторые — и тебе, как никому другому, должно быть это известно — ради любви земных женщин презрели благодать Неба, свой долг и высокий ангельский чин и предпочли принять облик людей, став падшими ангелами. Где-то я прочел очень верное замечание: «Человек в своем духовном развитии может достичь величин выше уровня ангелов и может опуститься ниже уровня животных». Именно этот широкий диапазон возможностей и привлекателен в людях. Да, мне нравится ощущать себя человеком.
Ух ты! Я и не ожидала услышать от него таких пространных и серьезных рассуждений.
— А как же вампирская природа? Она тебя не привлекает? — заинтересованно спросила я.
— Конечно, мне нравятся мои сверхспособности, неуязвимость, сила, обусловленные моей вампирской природой. Утверждать обратное с моей стороны было бы по меньшей мере лукавством и даже кокетством. Но вампиры столь совершенны, что почти ущербны в своем совершенстве. Их главная сила состоит в том, что они неподвластны времени, но она же является и их слабостью, ведь они застыли в нем, как мухи в янтаре, они не чувствуют его, не ощущают бурного течения жизни, биения ее пульса, в них нет драйва, нет самой жизни. Люди же привлекательны именно своим несовершенством, своей бренностью, своей хрупкостью, это делает их существование более ярким, насыщенным, они живут на грани фола, если так можно выразиться. Наверное, мы с тобой — счастливое сочетание этих двух ипостасей, хотя и мы тоже в каком-то смысле застыли во времени. Но нам легче ощущать себя людьми, чем вампирам, не так ли? Нас не мучит жажда крови, заслоняющая все другие инстинкты, нам не нужно прятаться и скрывать свою истинную внешность.
Поразмыслив немного над его словами, я решила, что он во многом прав, и согласно кивнула.
— Тебе, наверное, нравится быть в чем-то сильнее вампиров? — спросила я.
— Некоторые вампиры довольно надменны и высокомерны, считают себя чуть ли не венцом творения, а всех остальных — букашками под своими ногами. Так что иногда приходится преподать им хороший урок, — ответил он и с хитрецой улыбнулся.
— И как с такими взглядами ты остаешься с Вольтури? — с удивлением заметила я.
— Вольтури, и прежде всего Аро с Сульпицией, — моя единственная семья и мой дом, других у меня никогда не было, не считая, конечно, Бьянки. Ты же понимаешь, о чем я — корни и прочее, — он неопределенно махнул рукой.
— Послушай, Сал, ты действительно думаешь, что твоей матерью была та самая ангелица? — этот вопрос уже давно вертелся у меня в голове, и я наконец решилась его задать.
Он ничего не ответил и снова потянулся за сигаретой. Немного повертев сигарету в длинных изящных пальцах, он сунул ее в рот и поднес к ней зажигалку, попытался пару раз ее зажечь, но ветер каждый раз мешал ему, сдувая пламя в сторону. Не задумываясь, я помогла ему, сигарета вспыхнула алыми искорками. Сал чуть опешил, а затем, не вынимая сигарету изо рта, криво улыбнулся и с долей восхищения проговорил: