— Перед всеми Богами и всеми присутствующими здесь я, Айрин Фелисити Спенсер, беру тебя, Диотисальви Галеотто Вольтури, в мужья и клянусь быть верной женой, любить и почитать тебя как своего супруга во все дни моей жизни, — дрожащими губами в ответ проговорила Айрин, надевая кольцо мне на палец.
Теперь на наших руках сверкали обручальные кольца — знаки нашей принадлежности друг другу. Надевая платиновое кольцо с россыпью бриллиантов на тонкий изящный пальчик Айрин, я испытал странное волнение и вспомнил, что древнегреческий писатель Плутарх объяснял этот красивый обычай, по которому принято носить обручальные кольца именно на безымянном пальце левой руки, тем, что при вскрытии человеческих тел по принятому в Египте обычаю, который греки, а вслед за ними и мы, называем анатомией, было найдено, что от одного этого пальца отходит и достигает сердца некий тончайший нерв. Свяжут ли эти кольца не только наши судьбы, но и наши сердца?
— Отныне брак скреплен священною печатью — твердо и навечно! Да будет он благословен, счастлив и плодовит! — провозгласил Аро. — Пусть муж поцелует жену, а жена — мужа.
При этих словах у меня по спине побежали табуны мурашек. Наш первый и, возможно, последний поцелуй должен был произойти прилюдно, у всех на виду. Предвкушение этого момента было и сладким, и одновременно пугающим.
Я смотрел на Айрин, а она смотрела на меня, смотрела, не отрываясь, прямо в глаза, а то и в душу, своими бездонными колдовскими глазами. Мы словно вели друг с другом немой диалог, больше не скрывая своих чувств, открывая их друг другу, но эти чувства пребывали в смятении. В глазах Айрин я видел отражение своих переживаний, своих страхов и, как мне казалось, своих желаний.
Я взял Айрин за руки, наклонился к ней и, даже не знаю зачем, прошептал:
— Не бойся, это лишь формальность, principessa.
Формальность? Только не для меня!
Я прикоснулся легким, невесомым поцелуем к ее влекущим словно спелая вишня губам, изо всех сил стараясь вложить в этот церемониальный поцелуй лишь братские чувства, чтобы он вышел как можно более целомудренным. Но, неожиданно ощутив робкий, но достаточно внятный ответ ее нежных, податливых губ, я совсем потерял контроль, растворился в оглушающих ощущениях. Впервые соприкоснувшись, наши губы уже не хотели расставаться. Я чувствовал на своих губах ответный трепет ее благодарных губ, я впивался в них, вдыхая в себя ее теплое дыхание. Между нами все вдруг вспыхнуло и заискрилось, и то, что должно было стать лишь формальным символическим жестом, стремительно переросло в страстный и всепоглощающий поцелуй. Мир вокруг нас в одночасье перестал существовать, остались лишь мы вдвоем, растворившиеся в этом безумном поцелуе на грани помешательства… из которого нас не сразу, но все же вызволило довольно долгое и выразительное покашливание Аро.
Мы отпрянули друг от друга, испугавшись того, что только что произошло. Нас обоих накрыла волна горячего стыда. Но, к нашему удивлению и облегчению, все вокруг смотрели не на нас. Кое-что другое, еще более занимательное, привлекло всеобщее внимание: мерно взмахивая в воздухе переливающимися на свету серебристыми крыльями, высоко над нами завис Орландо.
— Да это же вылитый Амур! Ему только лука и стрел не хватает! — спустя несколько секунд всеобщего немого изумления в тихом восхищении проговорил Аро.
Из нас двоих первой опомнилась Айрин. Она негромко позвала Орландо, и малыш послушно опустился к ней на руки. Айрин крепко прижала его к себе и поцеловала в макушку.
Обряд завершился, по традиции шафер и подружка невесты должны были сопроводить нас в специально предназначенные новобрачным покои и запереть там до рассвета.
Айрин передала Орландо Сильвии, и та под охраной Калеба повела уже уставшего от длинной церемонии и клевавшего носом малыша обратно в покои Айрин.
После этого маленькая процессия во главе с Деметрием, прокладывавшая нам путь туда, где мы с Айрин должны были провести остаток этой ночи, двинулась по коридорам дворца в обратном направлении.
— Украшайте, слуги, брачные покои! О, Гименей! Жених уже рядом, прекрасный, как Арес! Он выступает величавее величавых, высок и прекрасен, — звучал в ночной тишине под дворцовыми сводам сильный, чистый голос Деметрия. — Невеста подобна цветущей розе, ее красота сияет ярче золотого блеска, сравнимая лишь с золотой Афродитой, голос ее слаще звуков лиры; лик ее подобен нежному цветку, — пел он на чистейшем греческом времен славной древней Эллады.