В тот момент, когда я увидел Айрин в этом жутком состоянии, я поклялся самому себе, что Кайус за все заплатит. Я заставлю его заплатить за все. Но прямо сейчас я не мог ее оставить. Моя праведная ярость и неукротимое желание размазать этого маньяка по стенке никуда не делись, но на время отошли в сторону, притаились, уступив место тревоге и заботе. Я был ей нужен. Кто еще кроме меня мог сейчас позаботиться о ней? Я не отходил от нее ни на миг, все сидел и всматривался в ее лицо, ловил едва различимое прерывистое дыхание, молился впервые за сотни лет всем возможным богам, чтобы она справилась, чтобы не сломалась. Боже, если бы только она немного подождала… Ох, Айрин, Айрин.
Укрытая одеялом, которое я отыскал в глубине одного из шкафов, она почти перестала дрожать, но все еще пребывала в забытьи. Кажется, именно так она черпала силы. Я наблюдал за ней, отмечая, что к ней постепенно возвращается нормальный цвет лица.
Как врач я не мог не подумать еще об одном тяжелом с моральной точки зрения аспекте того насилия, которому подверглась Айрин. Поскольку она в отличие от женщин-вампиров была способна к зачатию, после совершенного над ней надругательства она вполне могла забеременеть. Вероятность такого исхода хоть и была не слишком высока, но все же была и была реальной. Как именно на возможную беременность, ставшую результатом изнасилования, отреагирует Айрин, сказать сейчас было сложно. Но из своего медицинского опыта я знал, что женщины в подобной ситуации всегда вставали перед тяжелейшим выбором между абортом, отказом от ребенка и его воспитанием, который серьезно их травмировал при любом исходе. И чтобы в будущем Айрин не столкнулась с подобной дилеммой, ей сейчас нужна была экстренная контрацепция, способная эффективно предотвратить возможную беременность. Увы, прямо сейчас у меня не было ничего из того, что могло ей помочь. Но об этом нужно было позаботиться в самое ближайшее время.
Пока я размышлял об этом, Айрин медленно открыла глаза и еле слышно прошептала:
— Я хочу помыться, чувствую себя такой грязной.
— Я приготовлю тебе ванну, — я встал, чтобы направиться в ванную.
В этот момент она попыталась сесть, но едва приподнялась, как снова бессильно упала на кушетку.
— Погоди, не вставай, я сам тебя отнесу, — сказал я, подойдя и взяв ее холодную руку в свою, — полежи еще немного, пока я не вернусь, ладно?
Она ничего не ответила, лишь опустила веки, пребывая в каком-то оцепенении.
Я прошел в ванную комнату и открыл краны. Вода с шумом полилась, наполняя белоснежное нутро ванны. Теперь, когда первый этап заживления травм прошел, теплая ванна была как раз кстати, она поможет Айрин согреться и расслабиться, а также поспособствует рассасыванию глубоких гематом.
Вернувшись в комнату, я нашел Айрин все в том же полуоцепеневшем состоянии. Подойдя к кушетке, я откинул одеяло и поднял ее на руки. Она ни словом, ни стоном не выказала боли, которая наверняка все еще пронзала ее тело от любого прикосновения и движения, лишь ее глаза на миг широко распахнулись и с немой жалобой посмотрели на меня. В их бездонной глубине, казалось, навсегда поселилась невыразимая тоска. В следующее мгновение она отвела взгляд и устало опустила голову мне на плечо.
Я отнес ее на руках в ванную, осторожно поставил на кафельный пол, придерживая одной рукой, снял с нее обрывки платья, при этом стараясь не смотреть на ее израненное тело, а затем, вновь подняв, медленно погрузил ее в теплую воду. В первый момент, когда вода коснулась ее ран, она поморщилась от боли, но потом быстро расслабилась. Она подняла на меня отрешенный взгляд, а затем медленно прикрыла веки. Боже, каждый ее взгляд словно вытрясал из меня душу.
— Зови меня, если что-то будет нужно, ладно?
Я вышел из ванной, поскольку не желал лишний раз ее смущать, но оставил дверь чуть приоткрытой и сам остался за дверью на случай, если понадоблюсь. Я не подглядывал, просто время от времени бросал мимолетный взгляд через приоткрытую дверь, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она лежала в воде неподвижно с закрытыми глазами. Еще совсем недавно я видел перед собой почти такую же картину. Но только тогда все было по-другому… и на ее нежном теле еще не было страшных синяков и кровоподтеков, а душа еще не помертвела, не покрылась тонкой, но такой прочной коркой льда от перенесенных боли и унижения.