Продолжая петь, Жюли поднялась с шезлонга и потянулась за лежащей рядом сумкой. Раскрыв ее, она вытащила и разложила необходимые инструменты, а затем быстро и четко принялась за дело: по очереди, одного за другим усаживала парней, перевязывала им одну руку жгутом и после коротких манипуляций вводила в вену иглу, которая тонкой трубкой соединялась с пластиковым контейнером. Так она набрала три пакета крови, ни на миг не прекращая при этом петь. Она могла бы проделать всё это и молча. Но тогда не обошлось бы без шума, пришлось бы применять силу, и наши гости сильно пострадали бы. А я этого не хотела. И не только я. Хотя Жюли и питалась человеческой кровью, но придерживалась гуманистических взглядов, считая, что если можно обойтись без насилия, то почему бы и не обойтись.
— Я осознаю, что я монстр и паразит, — сказала мне она, когда в разговоре мы затронули эту тему, — но меня хотя бы извиняет то, что я делаю это для них безболезненно и даже приятно.
— Так ты считаешь неправильным пить человеческую кровь? – спросила я.
— Я не всегда так считала, — ответила она. — В первые годы после обращения я упивалась охотой и не чувствовала угрызений совести. Но постепенно во мне произошла перемена. Не обошлось, конечно, без Клер и Гвидо. Они не осуждали меня, но личным примером показывали, что можно поступать иначе. А когда я узнала об образе жизни Калленов, то не смогла не восхищаться их принципами и их силой воли. Но мне пока трудно совсем отказаться от человеческой крови. Однако я не хочу быть человекоубийцей.
Пела Жюли на французском, и ее тихая песня, льющаяся легко и свободно, как хрустальная вода из родника, заполняла собой все пространство и время. Весь мир вокруг был словно заворожен этими невероятно прекрасными звуками. Благодаря моему дару щита, на меня её пение не действовало так, как на других. Я все еще контролировала себя и в случае опасности могла дать отпор или убежать. Но даже мне не хотелось шевелиться, чтобы ненароком не нарушить эту невероятную гармонию звуков. И я понимала, что отныне любое другое пение станет для меня лишь бледной тенью того божественного вокала, который мне довелось услышать накануне своей свадьбы.
После процедуры добровольно-принудительного донорства, во время которой у незадачливых стриптизеров было взято примерно по полулитру крови, Жюли подала им восполняющий кровопотерю напиток, содержащий железо, а также что-то седативно-снотворное. Почти сразу наши гости мирно отрубились, пережив встречу с тремя вампирами с минимальным ущербом для жизни, да и для здоровья в общем-то тоже, ведь молодые организмы быстро восстанавливаются.
Песня наконец смолкла. Отмершая наконец и поначалу совершенно сбитая с толку Хайди, осознав, что какое-то время находилась в полной власти француженки, явно почувствовала себя не в своей тарелке, хотя и старалась не показывать виду. Однако между этими двумя вампиршами ранее установилось такое взаимное доверие и такая приязнь, что мне подумалось, что этот эпизод вряд ли как-то негативно скажется на их дальнейшей дружбе.
А вот самоконтроль Жюли вызывал восхищение. Такой же самоконтроль, являющийся не даром, а результатом многолетней практики, был, наверное, только у Карлайла, а по словам Жюли, еще и у Гвидо. Видимо, общее ремесло — врачевание, которому посвятили свою вечность эти три вампира и которое стало для них призванием, сближало их в этом и влияло на их жизненные принципы и философию.
Мы погрузили спящих парней в автомобиль, и Хайди, для которой было сложнее всего устоять перед соблазном, ведь она не обладала моим даром и за спиной у нее не было многих лет практики, как у Жюли, отвезла их обратно туда, откуда взяла. Во всяком случае, так она меня заверила. Жюли же заверила, что, придя в себя, парни ничего не вспомнят, а если что и вспомнят, то примут за бредовые сновидения - последствия изрядно принятого ими алкоголя.
— Сказать, что ты поёшь чудесно, восхитительно, волшебно, значит, ничего не сказать! У меня нет слов! Это божественно! - не удержалась я от комплимента после того, как Хайди уехала и мы с Жюли остались вдвоем.