— Возможно, у меня есть ответ на этот вопрос, но поговорим об этом чуть позже, — проговорил задумчиво Карлайл, немало всех заинтриговав. — А пока тебе лучше отдохнуть, день был тяжелым.
— Айрин, может, ты нам все же разочек покажешь ангела во всей красе, ну то есть в полете? А то мы в прошлый раз не успели ничего толком разглядеть, — умоляющим голосом попросил здоровяк, состроив такую уморительную рожицу, что я не смогла ему отказать, хоть и чувствовала небольшую усталость. Да я и сама была не прочь еще раз испытать это новое и ни с чем не сравнимое ощущение полета. Благо, наступившие уже сумерки быстро сгущались, и риск того, что кто-то посторонний заметит меня в воздухе, был невелик.
Я повела плечами, и огромные крылья, подобно парусам, развернулись на ветру. Слегка оттолкнувшись от земли, я взмыла вверх и полетела. На этот раз все было немного иначе: теперь я не испытывала тревоги и страха, как в первый раз, когда наши с Эдвардом жизни висели на волоске. Я была абсолютно спокойна и чувствовала не только легкость парения, но и безмерное счастье бытия, ощущая каждой клеточкой свою природу. Гладкие золотые перья трепетали в струях теплого воздуха, доставляя неописуемое удовольствие и почти физическое наслаждение. Я то взмывала вверх, то мягко планировала вниз, а затем вновь взмывала и парила в бескрайнем просторе.
Снизу, с земли, за моим полетом с восхищением и, кажется, немного с завистью наблюдали семеро дорогих мне вампиров. Я же любовалась открывавшимися мне со всех сторон чудесными видами.
Сделав один круг над поляной, речкой и домом, я уже заходила на второй, как вдруг силы резко оставили меня, в глазах потемнело. Ощутив внезапную слабость во всем теле, я попыталась ухватиться за краешек уплывающего сознания, чтобы приземлиться до того, как сознание меня окончательно покинет. Тщетно цепляясь за воздух, я падала вниз, мысленно из последних сил повторяя имя Эдварда. Последнее, что я почувствовала, едва коснувшись земли, как чьи-то руки подхватили меня и понесли, а затем мое сознание окончательно провалилось в темноту.
Глава 24. Дежа вю и мучительное ожидание
Три вещи дарованы нам, чтобы смягчить горечь жизни: смех, сон и надежда.
Мария Домбровская
Эдвард
Наблюдая за полетом Айрин, я ловил себя на одной единственной мысли: на меня сошло благословение небес. А как иначе, ведь я люблю самого прекрасного из божьих ангелов, а она любит меня. Думая об этом, я не мог отвести от нее глаз. Когда ее восхитительные золотые крылья распахнулись, у всех нас одновременно вырвался возглас восхищения. Они росли из спины в прекрасной симметрии, подрагивая в такт ее дыханию и сияя мягким божественным светом. Невозможно было не восхищаться этой красотой небесного создания, тому, с каким изумительным изяществом она складывала крылья на спине и как их снова расправляла, как легко взмывала ввысь и опускалась на землю. Сейчас моя любовь парила в небе, и это была не метафора.
Но внезапно все переменилось, словно кто-то резко оборвал песню: ее полет превратился в метания, а затем она понеслась вниз, отчаянно махая крыльями и пытаясь задержать падение. В моей голове отчетливо зазвучал ее испуганный голос, призывающий меня. Я среагировал мгновенно, мысленно просчитав точное место падения. Успев подхватить ее за мгновение до удара о землю, я почувствовал, как все ее тело обмякло. Айрин была без сознания. Ее крыльев уже не было видно.
Я побежал к дому, бережно держа любимую на руках и чувствуя нарастающую внутри меня панику. Вбежав в дом, я осторожно уложил Айрин на диван. Подошедший Карлайл проверил ее пульс, он едва прощупывался. Мы уловили ее едва различимое дыхание, но привести ее в чувство не удавалось. Карлайл медленно стал осматривать и ощупывать тело Айрин, но никаких видимых повреждений не нашел. Она словно крепко спала, но ее красивое, утонченное лицо было чуть бледнее обычного.
Все остальные, пришедшие вслед за нами, остановились у входа в гостиную и притихли, ожидая, что скажет отец. Страх сжимал мое каменное сердце. Он многократно усиливался от тревожных мыслей моих родных, которые просто обрушивались на мое сознание. А еще меня наполняла злость, я злился на Эммета — за его просьбу, на себя — за то, что позволил Айрин исполнить ее. Хотя откуда нам было знать, что все так обернется.