— Врач запретил тебе курить, дедушка.
Соломон вздохнул и протянул сигару Ченсу.
— Заберите ее себе, Кайлин. — Он достал из кармана еще пять штук. — И эти тоже. Должен сказать, вы помогли мне, взяв Дженну в лагерь. Когда я предоставлен самому себе, я могу позволить себе все, что захочу.
— Я ничего не запрещаю тебе, дедушка, — возразила Дженна, — просто забочусь о твоем здоровье.
Соломон покорно кивнул.
— Да, дорогая, знаю, и я рад этому. — Потрепав Дженну по руке, он добавил: — Ты права, конечно, но если мне чего-нибудь хочется, удержаться бывает почти невозможно.
Это верно, горько подумал Ченс, слушая, как болтают Соломон и Дженна. Возможно, Дженна не осознавала этого, но, очевидно, она обладала некоторой властью над Соломоном, как и он над ней. Их преданность друг другу заставила Ченса подумать, что разлучить этих людей будет невозможно.
Ченс сунул сигары в карман, решив кому-нибудь их отдать. От Соломона ему ничего не нужно, но Ченс скрывал свои чувства перед Дженной. Вместо этого он заметил:
— Надеюсь, вы приехали сюда не для того, чтобы расторгнуть наше соглашение. Несмотря на то что вы здесь, я работаю только с вашей внучкой.
— Да, я не стану вам мешать. Я приехал только потому, что мне надоело торчать в Кердалене. А что касается моста, мы его, конечно, перестроим, что бы там ни говорил Генри. — Соломон помолчал и добавил: — Дженна сказала мне, что наняла частного сыщика расследовать, кто взорвал мосты. Я просто хотел сказать вам, что одобряю такое решение.
Ченс размышлял, сообщить ли Соломону о поставках динамита и подозрении, что Лиман что-то замышляет, и решил подождать, пока не получит настоящие доказательства. Надо связаться с Ритчи или отправить к нему посыльного, попросив последить за Лиманом.
Соломон встал, вместе с ним поднялись Ченс и Дженна.
— Утром я хочу осмотреть дорогу, Ченс. Дженна поедет со мной, так что вам придется обходиться без нее пару дней. Она боится, что я стану курить или приволокнусь за какой-нибудь красоткой, — пошутил Соломон, подмигивая внучке.
Получив разрешение, Ченс покинул палатку, но не мог избавиться от беспокойства: Байярд находился неподалеку от дороги, а в Байярде осталась его мать.
Через несколько минут из палатки вышел Соломон и направился к кухне. Он сам налил себе чашку кофе и с ней расположился в тени дерева. Никто не подходил к нему, но Соломон не обращал на это никакого внимания. Он смотрел на горы, подобно всем, удивляясь их высоте.
Ченс подошел к Соломону, ведя на поводу коня и решив сейчас же высказаться. Дженна находилась далеко от них, как и все остальные.
Дружеское выражение в старых мудрых глазах Соломона подчеркивали мелькающие в голубой глубине искры. Он был всегда готов к битве — это вошло у него в привычку. В каждом человеке Соломон видел противника, но в данном случае был недалек от истины.
— Уверен, ты подошел не для того, чтобы пожелать мне всего хорошего, Ченс. О чем ты хочешь поговорить?
— О твоей поездке в Байярд. Я не настолько наивен, Соломон. Ты причинил моей матери достаточно бед и потому лучше держись от нее подальше.
Соломон отпил кофе, не обращая внимания на гневный румянец Ченса.
— Я не лезу в твои дела, Ченс, и потому предлагаю тебе быть джентльменом и не лезть в мои. Кроме того, твоя мать уже давно взрослая, и ее сыну незачем решать за нее.
— Она не желает больше встречаться с тобой.
— Вот в этом я не уверен — она приходила проведать меня во время болезни. Может, она беспокоилась обо мне. Так или иначе вежливость обязывает меня нанести ответный визит.
Ченс испытал ощущение, словно его сердце сдавила безжалостная рука. Боже, зачем матери понадобилось встречаться с Соломоном после того, как она решила навсегда расстаться с ним? К чему тогда вся борьба, долгие годы в попытках защитить ее, облегчить ей жизнь? Все, что сделал в жизни Ченс, он делал ради матери. Он даже решил отомстить за нее. А теперь он задумался над тем, надо ли было мстить, и почувствовал, что его предали.
Ченс скрыл потрясение от Соломона и вскочил в седло.
— Я скажу тебе только одно, Соломон: если ты вновь попытаешься причинить ей боль, ты об этом пожалеешь.
Множество разных эмоций отразилось на лице Соломона, но на его лице не отразилась тревога перед угрозой Ченса. Наконец он снова обратил взор на горы, и на его лице появилась усталость. Печальным шепотом Соломон проговорил, не заботясь о том, услышит ли его Ченс:
— Я уже жалею об этом, Ченс, — жалею каждый день, все шестнадцать лет жизни.