Выбрать главу
И мгновенно в груди у меня Пробуждались надежды былые, Что дождусь я великого дня, Дня, в который воскреснет Россия!

Ко дню св. Владимира

Православной веры семена святые В душах предков наших князь Владимир сеял, И народ с любовью семена взлелеял: Из любви да веры – выросла Россия!
Проходило время, целый ряд столетий Незаметно канул в вечности бездонной... Русь не раз сходила со стези исконной, Падая духовно в морок лихолетий,
Чтобы со слезами, с воплем покаянья К непорочной жизни возвратиться снова: Святости минувшей крепкая основа Обновлялась чудом в годы испытанья.
И теперь в дни скорби верим мы, страдая, Что бурьян не сможет заглушить растений, И, пройдя горнило неземных мучений, Возродится снова наша Русь Святая!
Монреаль, Канада. 1959
* * *

Кто из зарубежных русских поэтов написал нижеследующие стихи о князе Олеге, неизвестно. Полагаю, кто-то из кадетской среды. Князь Олег, отважный русский воин, был сыном поэта К.Р., любимого Начальника всех российских кадет – Великого Князя Константина Константиновича Романова.

Двадцатидвухлетний князь Олег, рвавшийся послужить Отечеству, в мае 1914 года был зачислен Государем корнетом в Лейб-гвардии Гусарский полк. В начале августа полк прибыл «на театр военных действий», как принято было говорить в ту пору. В сентябре гусары столкнулись с противником. Конный разъезд немцев, наскочив на эскадрон русских гусар, немедленно стал уходить. Князь Олег с разрешения эскадронного командира принял участие в преследовании неприятеля. И успешно. Немцы, потеряв в перестрелке несколько человек, были пленены. Но один из раненных врагов с земли выстрелил в князя Олега. Спасти его не удалось. В тяжких мучениях, не теряя самообладания, отважный князь Олег умер в госпитале – в Вильне...

Много десятилетий спустя, в своём нью-йоркском изгнании, так вспоминала о своем брате «старшая сестра всех русских кадет» Великая княжна Вера Константиновна Романова: «На войне он рвался в бой, но его берегли. Он, кстати, вел полковой дневник. (И писал стихи). Наконец ему разрешили принять участие в атаке. Около Владиславова, у фольверка, прусак выстрелом тяжело ранил Олега. Орден св. Георгий он получил перед самой смертью. Отец привез ему крест нашего деда, генерал-адмирала Константина Николаевича. Брат обрадовался: «Крестик Анпапа»...

Смерть брата особенно тяжело отразилась на отце, она ускорила его кончину. Олег был единственным из нас, кто пошел по стопам отца в литературе».

Еще одно трогающее до слёз воспоминание о брате Олеге княжны Веры Константиновны я нашел, разбирая старые бумаги председателя русских кадет в Венесуэле Георгия Григорьевича Волкова: «...Моей сестре, в миру Татьяне, в иночестве Тамаре, подарили щенка-сенбернара. Получила она его от своей воспитанницы Татьяны Васильевны Алсуфьевой – по прозвищу «Тянь-зинь». Когда щенок подрос, сестра дала его нашему брату Олегу. Назвал он его Тимофешкой. Помню этого чудного ласкового пса у нас в имении Осташево Московской губернии – на стыке Волоколамского, Можайского и Звенигородского уездов...

В 1924-м или в 25-м году моя мать и я встретили в Дрездене некую Маргариту Владимировну Шлиппе, которая рассказала нам, что в

1920 году она ездила из Москвы в Осташево за провизией. До Волоколамска от Москвы сто восемнадцать верст, дальше, до Осташева, еще двадцать. Дом наш был разрушен. В одичалом парке могила брата Олега была цела. И над ней стоял деревянный футляр-домик – защита от непогоды. Олега там похоронили по его желанию: у «красного обрыва» на красивом берегу реки Рузы. Брат был смертельно ранен в самом начале Первой мировой войны... Тимофешка в 1920 году был жив, имел корзину, с которой ходил по избам, и мужики делились с ним последним куском хлеба. Когда корзина наполнялась, верный пёс шел на могилу хозяина, где жил, спал и ел...

Мать и я чуть не расплакались от этого трогательного рассказа.

В 1922 году местные хулиганы решили, что в гробу у брата может быть золото. Раскопали могилу, но не могли открыть цинковый гроб. Разрезав его, они добрались до тела, которое не истлело, лишь потемнело, вероятно, из-за металлического гроба. Ничего, конечно, не найдя, все хотели выбросить. Заступился священник. И ему разрешили перенести гроб на кладбище около церкви – по другой, левой, стороне реки Рузы. Но со временем церковь разобрали на кирпичи, построили какие-то здания. И кладбища, и могилы брата больше нет...»