На горном перевале встретится вдруг деревенька с несколькими домиками на скалистом обрыве, клочок отвоёванной у камня плодородной земли с созревающей кукурузой, рассыпанными на обочине дороги зернами какао – под лучами солнца доходящими, как я полагаю, до «кондиции», до товарного вида.
Останавливаемся на бензоколонке. Заправляем своего «коня». Сами освежаемся баночной «кока-колой». Покупаем у частного торговца связку бананов. Разминаем затекшие от сидения ноги. Опять в путь. В получасе езды опять населенный пункт. Городского типа поселок иль колониального вида городок. Проезжаем мимо полицейского участка, где возле крылечка – столпотворение праздных блюстителей порядка, в большинстве своём почему-то смугленьких мулаток. Заняты собой, улыбаются чему-то, смеются, до проезжающих, до нас, ноль внимания. И я замечаю, залюбовавшись, как славно сидит форма со множеством знаков отличия на этих фигуристых, улыбающихся «девчатах». По всему, здесь какой-то свой полицейский праздник. Слёт, форум, конференция «по подведению итогов»? Но шутки в сторону: это ж реальная власть! Попутно думаю, что эти наши смуглолицые братья, как и советские ряды эмвэдэшников-милиционеров, сильно любят эту реальную власть, как могут заполняют её видимые и невидимые поры и пространства.
Опять степная дорога. И понимаю, что это уже «другая сторона» – не сторона Маракайя и Валенсии, где один из вечеров недавней поездки к русским друзьям провели мы в доме Максимовичей, чей славный предок митрополит Всея Сибири Святой Иоанн Максимович покоится сейчас в раке храма Тобольского кремля. Перед этой ракой доводилось и мне стоять, слушать пояснения экскурсовода. И многочисленное семейство дома Максимовичей в Валенсии смотрело, кажется, на меня, как на пришельца из неведомых, диких краев, где упокоен их славный предок.
А я смотрел на картину В. Васнецова «Витязь на распутье» огромную репродукцию, украшающую просторную гостиную. Копия эта сделана известной в Венесуэле художницей Верой Константиновной Максимович. Картина – как символ русского духа, Руси, России. Потому она в центре дома, на общем обозрении. И несёт здесь свой эмигрантский смысл. Свои же работы Веры мы поднялись витой лесенкой в её мастерскую – в стиле модернизма: виды, пейзажи Венесуэлы, окрестности города, знакомые уже мне горы, карибское побережье.
Да, невольно думалось: ничего, кроме копии, не написать уж, наверное, талантливой художнице Вере – именно в самобытном, именно в русском национальном духе. Да и стремления, пожалуй, такого у художницы нет. («Вымираем мы здесь, русские!» – это Волков сказал в присутствии неистового отца Сергия).
И еще вспоминается теперь, проезжая глухой венесуэльской степью в сторону загадочного Золотого острова, как опять же привычно, по-эмигрантски, текло время этого вечера, где во главе застолья хозяева – Константин Борисович и его жена Людмила Александровна, молодые – зять Константин Павлович Жадан, его жена, Вера-художница, их дети, русские соседи по дому, тоже из эмигрантов «первой волны». Невольно присутствовали в застолье и дядюшка Георгий Борисович, который в Каракасе живет, с ним еще предстоит мне встретиться, и другой брат и дядюшка Максимовичей – Святой чудотворец Иоанн, епископ Сан-Францисский и Американский, известный иерарх Русской зарубежной церкви, чей прах нетленно покоится в Соборной церкви Сан-Франциско...
Какие имена, какие люди отторгнуты Россией XX века! Не устаю повторяться об этом. Живут достойно. И не бедствуют.
(«А вы, Коля, не сравнивайте нашу жизнь с вашей, в России, когда домой вернётесь, – говорила мне недавно Наталья Александровна Ольховская, – у вас есть главное – Родина, Россия. А у нас, при всём видимом благоденствии и материальном достатке, этого нет».)
– Так все же куда едем, Георгий Григорьевич? – с чего-то вдруг обеспокоился я, наверно, от монотонности дороги, от пустынных её пейзажей. – Для ночевки-то найдется домик какой? Вдруг заморосит, дождик нагрянет?
– Да есть один шалаш из тростника! Если ветром не унесло, переночуем. Как же, есть хижина небольшая...
Ну ведь поймался, надо ж так опростоволоситься, попал на крючок привычных шуточек Волкова. Но сказано ведь было вовсе не шутейно! Потому с этой думой о замечательном и романтичном шалашике на берегу пиратского Карибского моря и ехал оставшиеся до Золотого острова километры.