— А не знаешь, как там Васька?
— Какой Васька? — Наморщил лоб Коваленко.
— Ну, с которым меня в подвале откопали. Росляков!
— Ах, этот! Шибздик неугомонный… Так его на поселение выпустили, лес пилить. Вместе с ещё одним, который Шипов.
— Дядя? Ну, и что они?
— Росляков, вроде, пилит. А Шипов… Шипов, так тот драпанул, до сих пор ищут.
— Вот ведь молодец! — Не удержался Виктор.
— Ничего и не молодец, — рассудительно возразил Коваленко. — Дурак! Ему сидеть оставалось всего-ничего. А так рано или поздно все равно отыщут и треху лишнюю за побег припаяют.
— Тоже верно, — вынужден был согласиться Рогов. — А ты куда сейчас? Может, заскочим куда-нибудь? Бахнем по соточке за встречу?
— Да я бы с удовольствием, — смутился прапорщик. — Ты не думай… Но, понимаешь, спешу уже — на вокзал. Поезд у меня, домашние заждались.
— Ну, что же. Тогда — счастливо! Бог даст, свидимся.
Тот, кто «отбывал» и страж его крепко, по-дружески обменялись рукопожатиями. И не оглядываясь разошлись каждый своей дорогой, сразу потерявшись в многоликой толпе горожан и приезжих.
«Эх, жаль, про Болотова не узнал. И про Булыжника,» — подумал Виктор, залезая в переполненный трамвай под номером двадцать пять. Мелькнула мысль: выскочить, догнать, спросить… Недалеко ведь ушел, и главное — ясно куда, к вокзалу.
Впрочем, Рогов вряд ли отыскал бы старого знакомца.
Потому, что прапорщик направился в совершенно противоположную сторону: поезд его, «Красная стрела», уходил на Москву только завтра.
А сегодня… Сегодня у Коваленко были ещё кое-какие дела в славном городе на Неве.
Во-первых, по назначению требовалось передать фибровый чемодан.
Во-вторых, нужно повидать начальство, доложиться и получить деньги за проделанную работу.
Ну, а потом уже личное: вещевые рынки, магазинчики, ресторан… Да и просто хотелось побородить по Питеру, полюбоваться!
Коваленко очень любил приезжать сюда, любовь эта была искренней и почти бескорыстной. Все вокруг — и Зимний дворец, и Русский музей, и тенистые аллеи Павловска, и сказочную геометрию Петергофа — он с тайной робостью провинциала считал созданным для него одного. Именно он, прапорщик из захолустья, был уверен, что как никто другой понимает и чувствовует замыслы зодчих, художественные изыски, стиль и промышленный размах этого неповторимого города.
Москва ему нравилась куда меньше. Слишком уж велика, шумна, громоздка. Все — слишком! Разумеется, если сначала пожить здесь, в северной столице… За последние годы Коваленко все чаще задумывался о переселении в Питер. А что? Почему бы и нет?
Работает он честно, как говорилось в мультике «отличается умом и сообразительностью». Глядишь, найдется теплое местечко! Надо только поделикатнее, не спешить. Доказать сначала свою полезность здесь и потом испросить ненавязчиво разрешения. Надо бы…
Коваленко подмигнул сам себе, клацнул языком и через Банковский мостик перебежал на противоположный берег канала Грибоедова.
Здесь он сбавил шаг и степенно миновал ажурные кованые ворота ставшего недавно университетом Фмнансово-экономического института. Поднялся по мраморному крыльцу, кивнул, как старой знакомой, бабушке на входе и через пару минут был уже на четвертом этаже.
Мужской туалет… В соседней кабинке кто-то невидимый кряхтя справлял нужду. Закончив, пошуршал бумагой, застегнулся, и прежде чем слить воду поставил на пол, под перегородку, точно такой же, как у Коваленко обшарпанный чемодан. Прапорщик привычно поменял его на свой и дав незнакомцу время уйти тоже занялся приведением себя в порядок.
Половина дела сделана, можно сматываться вниз.
Бессменная институтская вахтерша улыбнулась ему на прощание, как старому знакомому: вот ведь какой мужчина положительный, скрупулезный. Раз в полгода приезжает, всегда в одно и то же время… Заочник, наверное, с производства.
Или, может, лекторат контролирует.
На набережной, у тротуара, уже поджидало прапорщика такси. Водители менялись, но машина всегда была одна и та же: в первый раз, в пятый… Ничего против Коваленко не имел: конспирация!
Такси оторвалось от поребрика и по асфальту зашуршали шины. Проплыл слева Казанский собор, стайка туристов метнулась из-под капота при выезде на Невский, потом замелькали окна, пестрые вывески магазинов, рекламные щиты, троллейбусы, автомобили…
Коваленко везли к начальству. Он представил, как отчитается, получит новую порцию указаний и много денег — а потом вынужден будет, как всегда, возвращаться из всей этой красоты и строгого великолепия в забытую людьми и Богом глухую свою Тахтамыгду.
Кошмар. Не хочется даже думать об этом!
Водитель припарковал такси у гостиницы.
Швейцар, расшитый золотом, будто он и не швейцар вовсе, а гоф-маршал, учтиво распахнул дверь, вытянулся — но разглядев костюмчик и багаж прибывшего, сделал лицо попроще. И оказался прав: чаевых не предвиделось. Каваленко давно решил, что всем раздавать — никаких денег не напасешься…
Выйдя их лифта, он оказался посреди бесконечного коридора.
Мимо прошмыгнула смазливая горничная с подносом в руках.
«А размалевана-то как… шлюха!» — Осуждающе покачал головой прапорщик, но внизу живота его что-то отозвалось.
— Вам в какой номер? К кому? — Невесть откуда появился высокий скуластый охранник.
— Мне бы… это самое…
— Пропусти! Это ко мне.
В конце коридора, среди широких, мясистых листьев декоративного фикуса возникла хитрая, прищуренная физиономия.
Годы нещадно берут свое, но и Виктор Рогов сейчас без труда узнал бы этого человека: это был отставной полковник медицинской службы, авторитетный зэк со стажем Болотов.
Очень дорогой костюм скрадывал все недостатки его обрюзгшей фигуры, а мягкие туфли были из тех, что не набивают мозолей и даже не скрипнут, как их не изламывай старческая нога. Словом, респектабельная ухоженность «папы» Болотова сразу бросалась в глаза.
Коваленко поприветствовал начальство взмахом руки и, получив приглашение, шагнул в номер. Рассевшись в кресле, мягком и облегающем тело, словно руки искусной любовницы, он мельком глянул на инкрустированный столик.
Полный джентльменский набор, мечта советского пижона: импортная выпивка в красивых бутылках, закуска, деликатесы, шкатулка из черного дерева — с сигарами. Настоящими, гаванскими…
— Ну-с? Как доехали? Спалось ли в дороге, кушалось ли? — Ласково, по-докторски, начал расспросы Болотов.
— Все в порядке, Валерий Николаевич, — доложил Коваленко, понимая, что речь идет вовсе не о его самочувствии. — Доставил в целости и сохранности. До последнего грамма.
— Отлично, — потер ладони собеседник. — Грандиозную работу вы там провели. Молодцы, одним словом… И выдержки хватило.
— Как вы указывали.
— Да, вовремя… Лето на носу. У наших клиентов голодуха начинается, так что «трава» теперь на вес золота. Вдридорога купят!
— У меня, в основном, «пластилин», и…
— Знаю, — Перебил Болотов. — Вот, получи.
Он потряс перед собой туго стянутой пачкой стодолларовых купюр:
— Это вам, голубчики мои.
Коваленко взял деньги, взвесил их на ладони, прикинул и разочарованно шмыгнул носом.
— Что, милок? Что не так? — Заморгал Болотов. — Что беспокоит?
— Дык… не малолвато ли? — Прапорщик засмущался. — Наши там и без того артачатся. «Амурчанка»-то выводится, посевных площадей все меньше стало… Сложно стало качественную «дурь» собирать, да ещё сколько вы требуете.
— Это аванс, — успокоил его собеседник. — Как только реализуем, получишь ещё вдвое больше. Так что, вернешься — вразуми всех, мы же свои люди, не обидим.
— Понял, — кивнул Коваленко. — Обьясню.
— Вот и отлично… Да ты угощайся, будь как дома! Надо же твой удачный приезд отметить.
Прапорщик послушно потянулся к бутылкам, но тут только заметил, что столик накрыт на троих:
— Кого-то ждем?
Болотов отмахнулся: