Эштон, улыбаясь, смотрел на ее изумленное лицо, когда она приходила в себя после чувственного экстаза.
— Чувствую, что ты принимаешь меня, любовь моя.
Она с трудом приподняла ресницы, щеки ее пылали.
— Ты был так уверен, что я говорила правду на суде.
— Конечно, женщина. Ты бросилась ко мне на пароме, с отчаянием бормоча что-то о Тэннере, а потом тебе стало плохо…
— Морская болезнь. Если бы ты дал возможность объяснить, то услышал бы, что отец собирался выдать меня замуж за Дориана.
Губы его болезненно скривились.
— Тогда тебе нужно было бежать к нему.
— Не хотела иметь с ним ничего общего. А всегда прибегала к тебе, Эштон. Неужели ты забыл это?
— Ты несколько недель не расставалась с Тэннером. Вполне естественно, что за этим последовало предложение руки и сердца.
Щеки ее вспыхнули.
— Я проводила с ним время только потому, что хотела привлечь твое внимание, Эштон. — Она едва могла смотреть ему в глаза. — Даже представить не могла, куда может завести моя глупость.
— Не понимаю, для чего тебе это понадобилось. — Он продолжал покусывать ее за ухо.
— Мне никто не был нужен, кроме тебя.
— Ты избегала меня. Легче было не встречаться с тобой в конюшнях, чем изгнать тебя из моих мыслей.
Бетани села, прикрывая грудь одеялом.
— В самом деле?
— Да. Я думал о тебе днем и ночью. — Его рука проникла под одеяло. — Особенно ночью.
На ее губах заиграла довольная улыбка — ощущение женской власти над ним заставило ее почувствовать себя зрелой не по годам.
— Понимаю, — тихо протянула она. Эштон рассмеялся.
— Ах, ты, негодница, — он потянул с нее одеяло. — Иди сюда.
Она блаженно вздохнула, почувствовав себя в его объятиях. Наконец-то сердце ее нашло покой.
Наступивший рассвет проник сквозь замороженные окна в дом; Эштон, улыбаясь, склонился над спящим ребенком — ему невольно снова пришли в голову угрозы Синклера лишить его сына. Нельзя сбрасывать со счетов влияние, которым тот пользовался, но неужели он сможет забрать ребенка у собственного отца? Или Уинслоу придумал более коварную месть? Использует свое богатство и договор, которым связан Эштон, чтобы подчинить Генри своему влиянию? Пока ничего не было известно, просто тяжелые предчувствия охватили его, но он готов защитить своего сына, ничего не испугается. И если Синклер Уинслоу настолько глуп, что попытается осуществить свою угрозу, то Эштон ему не завидует.
Бетани пошевелилась во сне; от нее исходил легкий аромат жасмина и теплый, менее осязаемый запах их любви. Постаравшись отбросить черные мысли, он наклонился и разбудил ее поцелуем.
— Любовь моя, мне нужно уехать на несколько дней. — Хотя он произнес эти слова совсем тихо, отчаяние, отразившееся сразу же на ее лице, вызвало у него боль.
— Куда? — тревожно прошептала она.
— Не спрашивай, детка. Пожалуйста.
Бетани отвела взгляд.
— Я думала, что этой ночью мы достигли понимания. Очевидно, ошиблась.
— Мы теперь близки с тобой, как никогда. Но есть вещи, о которых я не вправе рассказывать тебе.
— Потому что ты не доверяешь мне?
Он погладил ее волосы.
— Если англичане заподозрят, что ты в курсе того, чем я занимаюсь, вы подвергнетесь опасности.
Она обняла его за шею, и Эштон почувствовал, что жена все поняла. После той близости, которую они испытали этой ночью, боль разлуки была особенно тяжелой. Он поцеловал сына в лоб и щечки, пахнущие молоком, снова обнял Бетани, крепко поцеловал, как бы стараясь запомнить вкус ее губ. Испытывая горькое сожаление, что приходится покидать жену и сына, вскинул на плечи рюкзак и направился на пристань, где его ждал Чэпин.
Глава 16
Начинался второй день их разведки, и холодный рассвет снова забрезжил над обледенелыми скалами мыса Джудит да выступом земли, расположенным на дальнем южном конце острова, покрытом высохшей морской травой и дикими тутовыми деревьями, откуда открывался широкий обзор бушующего Атлантического океана. Устроившись на сухой траве, Эштон прислонился спиной к крутой вертикальной скале. Онемевшей от холода рукой, не говоря ни слова, он протянул Чэпину фляжку с ромом, тот сделал глубокий глоток и вернул ее.