Выбрать главу

Молитва — дело сугубо личное.

Ты их транслировал по всем каналам.

Зато они точно были услышаны. А ты можешь не сомневаться, что Повелитель всех собак вывел нас невредимыми из этого ужасного шторма не для того, чтобы мы умерли от голода.

Откуда мне это знать?

Собаки по природе своей не жестоки. Они добры и милосердны. Следовательно, собачий бог должен быть сверхъестественно добр и сокрушительно милосерден.

Не исключено, но пока никакой милости я не ощущаю.

Солнце — красный огненный шар в зените. Не поджаривает, не запекает. Медленно-медленно сушит.

Хуже всего, что кругом полно воды.

Вспоминаю строфы из «Сказания о старом мореходе» Кольриджа:

И не плеснет равнина вод, Небес не дрогнет лик. Иль нарисован океан И нарисован бриг? Кругом вода, но как трещит От сухости доска. Кругом вода, но не испить Ни капли, ни глотка.[19]

Нашу лодочку и в самом деле окружает вода, вода, «равнина вод, небес не дрогнет лик». Так и тянет Опустить руку в холодный Атлантический океан, зачерпнуть морской воды и проглотить.

Но я же знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Читал про жертв кораблекрушений и про страшные муки, которые испытывали те, кто напился морской воды.

Лучше уж медленно умирать от голода и жажды. Прямо чувствую, как желудок сам себя переваривает.

Не могу удержаться от мыслей о кувшинах чая со льдом. О толстых сочащихся чизбургерах. О кудрявых чипсах, притопленных в сладком нежном кетчупе.

Собачья пища до самого горизонта. Жаркое со вкусом баранины и нежные пюре с курицей и печенкой в круглых золотистых банках. Сухарики с индюшатиной в коробках. Консервированные смеси-гриль с золотисто-солеными шариками застывшего говяжьего жира, которые так и тают на языке…

Бе-е. Хватит. Надоели фантазии на тему собачьих консервов.

А что мне еще остается, кроме как мечтать? Ты со мной даже разговаривать не желаешь.

Ладно, сдаюсь. Надо разговаривать, чтобы не свихнуться. Так о чем же мы поговорим? Не о старой ли доброй игре в курицу и яйцо? Ты ведь в этом деле мастер.

Извини. Я делал свое дело.

Дело — это меня предавать, да?

Не предавать, а спасать, старина.

Спасибо за помощь. Наконец-то я в полной безопасности.

Ну, тут уж я ни при чем.

Ты вообще ни при чем, правда?

Как ты груб со мной.

Это я просто умираю от жажды, а вообще-то я белый и пушистый.

Можешь думать что угодно, но когда я бросил тебя в сарае, мне было очень неловко. Вероятно, я обошелся с тобой не лучшим образом. Я знал, что ты человек ранимый, и знал, что ты мне доверяешь. Я бесчестно этим воспользовался. Приношу искренние извинения.

Ты извиняешься, потому что мы умираем и ты хочешь умереть с чистой собачьей совестью.

Мы не умираем. Ничего даже отдаленно подобного. У нас в запасе достаточно сил. Так ты принимаешь мои извинения или нет?

Нет.

Воистину вы племя упрямых остолопов.

39

Три дня в открытой лодке под жарким солнцем.

У меня не осталось никаких враждебных чувств к этому предателю-псу. И вообще ничего не осталось. Ни последних сил. Ни надежды. Ни молитв. Мы смирились с судьбой. Теперь мы просто дрейфуем в нарисованном океане, ожидая неизбежного.

Ну вот, теперь мы умираем.

Я думал, будет хуже.

Так тоже не слишком приятно.

Все равно скоро конец. Эй, Джиско…

Что?

Принимаю твои извинения за то, что ты обманом заманил меня в сарай.

Рад слышать. Закончим это путешествие друзьями.

Конец наступает медленно-медленно. Но смерть уже занавесила нашу лодку чем-то вроде легчайшего полога. Я чувствую, как бахрома паутинкой щекочет мне плечи, как полог окутывает меня.

Только бы все поскорее кончилось. Наверное, нас отнесло далеко к югу. Кошмарная жара. Теперь нас уже не подсушивает. Обугливает.

Я обгрыз ногти до мяса. Джиско тоже. Если вы никогда не видели, как корпулентный пес пытается грызть ногти на задних лапах, то многое потеряли. Было так смешно, что я едва не улыбнулся.

Вообще на этой лодке улыбаться нечему. Умирать от жажды совсем не весело. Внимание постоянно уплывает куда-то, и одолевают безумные мысли о жизни и о том, как бы ее хоть чуточку продлить. Я даже подумывал, не попробовать ли пить собственную мочу. Где-то читал, что те, кому удавалось выжить после кораблекрушений, так делали.