Мне нравится быть среди людей. Когда я торчал один на один с Эко на побережье, в этом была какая-то дурная клаустрофобия. А до этого, когда я убежал из Хедли и удирал от погони на всяких там мотоциклах и поездах, то общался только с Джиско.
Приятно снова оказаться среди нормальных ребят, которые не рядятся в костюмы ниндзя, не пристают с требованиями двигать песчинки и не твердят, что миру вот-вот настанут кранты.
Эти моряки — люди суровые, но честные. Они ссорятся. Устраивают глупые розыгрыши. Ругают друг друга на чем свет стоит и постоянно подкалывают Жака за его стряпню, которая действительно, должен признаться, гадость страшная. Но все их игры, даже жестокие, мне понятны и знакомы, а пища по крайней мере сытная.
По поводу того, куда мы плывем, команда темнит, но некоторых ребят мне понемногу удается разговорить. Они гордятся работой рыбака. Радуются и волнуются, потому что мы забросим сети в новом месте. Рассказывают, что, если улов будет хороший, все получат награду.
Полдень. Я стою на коленях — солнце жарит голую спину — и драю палубу. Ронан трогает меня за плечо.
— Эй, малый, ты в футбол играешь?
Прищурясь, гляжу на него. Решаю не упоминать о том, что как-то раз за одну игру удерживал мяч целых триста сорок ярдов. Побил рекорд лиги.
— Немного, — бормочу я.
— Сыграешь с нами?
— Прямо тут? А нам разрешат?
— Это традиция. Перед тем как рыбачить, мы всегда играем. А ты у меня в команде, так что смотри не подведи.
И кидает мне мяч. Не для американского футбола. Он круглый и выглядит так, словно его целый флот кидал. И пинал. Потертый. Грязный. Но играть таким можно.
Через несколько минут уже вовсю играю в футбол с дюжиной парней. Ворота расставлены на большой рабочей палубе.
— Выбьешь мяч за борт — сам доставать будешь, — предупреждает меня Ронан.
Те, кто не играет, стоят кругом и галдят — подбадривают и помогают советом.
Вообще-то я привык к американскому футболу, а не к такому. Некоторые матросы — настоящие мастера. Раньше я не думал, насколько футбол популярен во всем мире. У африканцев свой свободный стиль. У латиноамериканцев — потрясающая техника. Европейцы, вроде Ронана, играют очень дисциплинированно.
А тут я. Американец. Темная лошадка. Когда-то я в такой футбол тоже играл, но до их техники мне далеко. Зато им далеко до моей скорости. Джек Даниэльсон. Самый быстрый бегун в школе. В городе. В графстве. И на этом траулере.
Перевес то на одной, то на другой стороне. Забиваю два гола. Противник сравнивает счет. Пока ничья. Следующий гол принесет победу.
— Если я забью решающий гол, вы мне скажете, где моя собака, — говорю я.
— Заметано, — соглашается Ронан. — Только осторожнее. Иначе тебя выведут из игры, не успеешь забить мяч.
Громадный немец по имени Рудольф — старшина рыбаков, хотя я не знаю, что это значит, — подает мне длинный высокий пас. Гашу мяч и ловко провожу его мимо двоих защитников. Остался еще один — и потом вратарь.
Болельщики рекомендуют ему вытолкнуть меня с поля. Или повалить. И разделать под орех. Классно. Солнце и море.
Делаю ложный выпад, кидаюсь в другую сторону. Защитнику меня не догнать, поэтому он в отчаянии пытается меня повалить. Я перепрыгиваю через него и посылаю мяч мимо вратаря.
ГОЛ!
Меня хлопают по плечам. Поздравляют на шести языках.
— Молодчина, малый, — говорит Ронан.
— Где он?
— Двумя палубами ниже, в диспетчерской холодильников.
45
Не комната — кладовка. Крошечная. Без окон. Гудят машины. Что-то связанное с холодильниками. Пахнет мокрой псиной.
На полу заплесневелый коврик. Нет, не коврик. Разлагающаяся тюленья туша. Вычеркиваем. Тюленьи туши не шевелятся и не скулят.
Это ты, меховая морда?
Нет. Я труп. Джиско погиб. Двумя лапами в могиле — и все равно голодный. Меня кормят объедками. Объедками! Ты ничего поесть не принес?
Я тебе не горничная. Хватит помирать, вставай и помогай. Мы с тобой попали на какой-то загадочный рыболовный траулер, и я тут пашу как проклятый, пока ты устроил себе сиесту в адмиральской каюте.
Собаке на судне делать нечего. И вообще, мне даже не подняться. Как мне набраться сил, если меня морят голодом?
Физкультура очень помогает, заявляю я.
Какая глупость со стороны умирающей собаки ожидать сочувствия от людей. Оставь меня на моем смертном одре.
Одр у тебя довольно комфортабельный, как я погляжу, — по сравнению с моей каторгой. Послушай, моряки ведут себя вполне дружелюбно, но почему-то никто не хочет мне говорить, куда мы направляемся. А капитан и старпом смотрят на меня косо.