— Такое сказать про мой буйабес! Ничего себе! А ведь мой дедушка работал у самого английского короля, да-да! Жалко, что приперся Циклоп с пистолетом. Я бы у этой нежити ирландской сердце-то и выдрал. Эй, парень, ты меня слушаешь?
— Спать очень хочется! — кричу я в ответ.
— Не знал он, с кем имеет дело! На ньюфаундлендского кока наезжать нельзя! Мы гордимся нашими фамильными рецептами, да-да! Ты знаешь, что мой дедушка работал на громадном судне, которое промышляло треску? Семьдесят человек замерзали на Большой Ньюфаундлендской банке, а мой дедушка один их кормил и согревал!
Он умолкает, и тогда снизу доносится телепатический скулеж Джиско:
Неужели этот шут будет похваляться вкладом своего семейства в уничтожение североатлантической трески?!
Я никак не могу разобраться в собственных чувствах. С одной стороны, нет ничего плохого в том, чтобы разок забросить сеть и чуть-чуть порыбачить. Но вид прилова, и запах, и столько бессмысленных смертей — от всего этого меня буквально тошнило. Поэтому я спрашиваю Джиско: что плохого в том, чтобы добыть немного трески?
Немного?! — взрывается он. Конец собачьему терпению. Наверное, дело в сегодняшней ловле. Сейчас я тебе все разжую, маяк безмозглости. Когда Большую Ньюфаундлендскую банку только обнаружили, рыбакам даже крючки были не нужны. Треску вычерпывали ведрами! И даже после того, как ее без устали ловили целых пятьсот лет, стаи были такие огромные, что лучшие ученые того времени считали их неисчерпаемыми!
— Хорошо было дедуле! — рокочет Жак. — Ньюфаундленд выстроен на треске! Люди на ней богатели! За нее вели войны!
И что же случилось с этими стаями трески? — спрашиваю я Джиско.
Человеческая изобретательность — вот что. Туда стали присылать из Европы громадные суда-фабрики, которые вылавливали сотни тонн трески в час. В мгновение ока от поголовья не осталось ничего, а десятки тысяч ньюфаундлендских рыбаков — вроде деда этого несносного хвастуна — оказались без работы!
Койка скрипит — Жак переворачивается на другой бок и продолжает свою пьяную тираду:
— Треска кончилась, и тогда мой отец стал китобоем! Это был поединок человека с левиафаном, парень, и человека надо было кормить! Папа готовил буйабес для голодной команды, которая вела славную битву с океанскими титанами, с гаргантюа морей!
Славную битву? — телепатически шипит Джиско. Теперь он будет похваляться ролью своего отца в уничтожении гигантских китов!
Словно в ответ на это обвинение Жак громко испускает ветры. А затем, воодушевленный музыкальностью собственных газов, заводит пьяную песню китобоев:
Эй, не зевай, молодцы-китобои, в море работа ждет, Правь и не трусь, не зря за спиною яростный Горн ревет. На ветер слов капитан не бросает, можно верить ему: У побережья Перу кашалоты пенят крутую волну.Он прерывается, чтобы хлебнуть еще виски.
Только послушай, как он бахвалится, как будто великим подвигом! Джиско в ярости. В анналах Данна нет более жестокого примера того, как один высокоразвитый, интеллектуальный вид пытался полностью уничтожить другой, чем тысячелетняя война гомо сапиенс с китообразными!
Промочив глотку, Жак снова с энтузиазмом заводит:
Вот наш гарпун вошел как в масло, а раненый кит нырнул, Но вышел срок, и всплыл кашалот, и рукой капитан взмахнул. Второй гарпун ударил зверя — гарпунный линь дрожал, как струна. Кит нам задал жару, мы неслись на пару — не могла угнаться волна.Это омерзительно. Слышать не могу.
А мне, честно говоря, кажется, что у него приличный голос.
Ты слова послушай! Это гимн во славу кровавой бойни!
Нет, во славу битвы, возражаю я. И тебе придется признать, что когда люди с гарпунами плывут на деревянных лодках сражаться с самыми большими животными на земле, в этом есть что-то героическое. Вспомни капитана Ахава и Моби Дика.
Джиско пинает меня лапой снизу.
Как мне надоела склонность твоего вида драматизировать и восхвалять, когда нужно каяться и оправдываться! В истреблении китов с начала до конца не было ничего благородного! Первыми на грани исчезновения оказались как раз мелкие киты — гренландские и горбатые — с их прекрасными песнями, куда как мелодичнее этой рифмованной похвальбы!
Тут Жак, как по заказу, разражается следующим куплетом:
Он гуденьем море наполнил, он нырял и метался, как черт, Но мы не отстали и острою сталью взяли кита в оборот. Вот тут он пустил кровавый фонтан, и это была победа. Через десять минут окровавленный труп чайки слетелись отведать.