— Ты мертв, — сказала она ясным, хорошо слышным голосом. — Ты умер.
— Здесь, в Синае, — ответил он, — я жив.
Его голос был больше похож на прежний, чем все остальное. Он был так же высок и слишком слаб, чтобы разноситься далеко, и все еще запинался, хотя меньше, чем раньше. Похоже, смерть может изменить лицо человека, но не голос, данный ему богами.
Богами. Его Богом. Апиру отступили, оставив своего пророка лицом к лицу с дочерью. Он не обратил на них внимания.
Однако Анхесенамон обратила на них слишком много внимания, недоверчиво озираясь, как человек, очнувшийся от долгого и глубокого сна, обнаруживает, что его перенесли в совершенно незнакомое и непонятное место.
— Кто эти люди? Как я сюда попала? Я умерла?
— Тебя сюда принесли, — объяснил ей отец. — Бог вел тебя. Бог хранил тебя. Он привел тебя ко мне.
Анхесенамон покачала головой.
— Нет. Я все еще в Мемфисе. Мне это снится. Или я умерла. Это наказание за жизнь, прожитую нехорошо? Я должна провести свою смерть в этой пустыне, среди дикарей?
Нофрет вмешалась, хотя знала, что это глупо.
— Ты жива. И ты не в стране мертвых, а в Синае. Мы унесли тебя из Египта, прежде, чем тебя убили или сделали еще что-нибудь скверное.
Анхесенамон резко повернулась.
— Что же может быть хуже смерти, чем это?
— Рабство, — резко ответила Нофрет. — Зависимость от воли человека, которого ты ненавидишь, убивавшего царей, чтобы добиться власти. Заключение в собственном дворце, в окружении людей, которые тебя совсем не любят. Опасность…
Анхесенамон покачала головой. Лицо ее стало замкнутым, глаза лишились выражения.
— Вы похитили меня. Наложили на меня заклятие. Это измена, предательство…
Все оказалось еще хуже, чем опасалась Нофрет. Потрясение? Да, она предполагала это. Гнев? Конечно: она лишила царицу ее царства и забрала прочь от всего, что та знала. Но такой холодной царственной ярости она не ожидала.
— Верни меня назад, — приказала царица Египта. — Верни меня домой, туда, где мне следует быть.
— Возврата нет, — вмешался царь, который умер и возродился к жизни в Синае. Здесь его называли пророк Моше. Нофрет должна научиться называть его так.
Анхесенамон замотала головой, охваченная гневом, ослепленная им.
— Я не желаю этого. Верните меня назад!
— Никто не сможет вернуть тебя назад, — сказал он мягко, но непреклонно. — Для Египта ты умерла; умерла и исчезла. Остатки твоей одежды нашли у реки в тростниках, куда приходят охотиться крокодилы. Твое имя вычеркнули из списка живых. Тебя оплакали, превратили в воспоминание. Ты больше не будешь жить в Двух Царствах.
— Нет. Ты лжешь, ты завидуешь мне! Это ты умер. Ты ненавидишь меня, потому что я жива и сохраняю свое имя, а твое совсем уже забыто.
— Ты так же мертва, как и я.
— Нет! — Анхесенамон повторяла это слово снова и снова.
Ее ум сокрушался — если там еще было что сокрушать. Нофрет двинулась, чтобы схватить ее, встряхнуть, вывести из оцепенения. Но Моше опередил ее и положил руки на плечи дочери.
Анхесенамон вырывалась. Он не двигался, но она, как ни рвалась из его рук, освободиться не могла. Когда царица — теперь уже бывшая царица, — наконец, покорилась, задыхаясь, его руки по-прежнему лежали на ее плечах, а глаза неотрывно смотрели на ее лицо.
— Дитя, — произнес он самым нежным голосом и не запинаясь. — Дитя, посмотри на меня.
Анхесенамон, давно уже не дитя, все еще считавшая себя царицей, сопротивлялась его призыву, но он был слишком силен.
— Бог привел тебя ко мне, — сказал ей отец. — Он вывел тебя из Египта, из-под тени смерти, сберег твою жизнь среди ужасов пустыни. Не хочешь ли ты принести ему благодарность? Или ты лишена такого чувства?
— Я не испытываю благодарности, — ответила она сквозь зубы, — за то, что он лишил меня всего.
— Когда-то ты любила его, — заметил ее отец.
Она решительно покачала головой.
— Я никогда не любила его. Я любила тебя, но ты мертв. Я забыла твое имя.
— Мое имя Моше.
Анхесенамон уставилась на отца. Казалось, она впервые его увидела: не голос, не глаза, но человека, стоявшего перед ней, — незнакомца, жителя пустыни. Она протянула явственно дрожащую руку и коснулась его щеки и жесткой бороды.
Затряслась не только рука, но и вся она. Анхесенамон огляделась, взгляд ее был дик.
— Я не хочу быть мертвой. Не хочу быть мертвой!