— Литва идет! Спасайтесь кто может! — истошно орали казаки.
— Уводи пленного в лес, дурак! — крикнул кто-то охраннику оршанского полковника. Охранник начал кинжалом перерезать веревки на ногах Кмитича, даже не подозревая, что его пленник уже давно освободил свои руки. Вот и ноги свободны… Удар, и охранник замертво упал с телеги. Сам Кмитич спрыгнул на землю и залег, уткнув лицо в траву. Крики, выстрелы и звон сабель как-то внезапно стихли.
— Ауфштейн! — кто-то наступил сапогом полковнику на руку. Кмитич медленно поднялся на ноги. В темном воздухе ночи неред ним стоял солдат в расшитой галунами венгерской одежде, держа в руках мушкет, направленный прямо в лоб полковнику. Подошел другой, такой же, в венгерской форме солдат. Что-то сказал первому на своем языке.
«Наемники», — смекнул Кмитич, продолжая стоять с поднятыми руками. Подошел и литвинский офицер, суровой внешности мужчина лет тридцати с длинными светлыми, как спелая рожь, волосами, в шляпе с пером. Сердце Кмитича радостно забилось. «Свои!»
— Пленных няма. Тылько забитые. Ось, один, — указал на пленного Кмитича офицеру второй венгр, говоря на русском, но с явным галицким акцентом. Первый венгр, судя по всему, знал только немецкий язык.
— Расстрелять, — коротко и негромко обронил офицер, даже не глядя на Кмитича, — нам эти бамбизы пленными не нужны.
— Я не бандит. Я сам был пленным у казаков! Мое имя Самуэль Кмитич, — заговорил оршанский полковник, но офицер лишь усмехнулся:
— Пан Кмитич сейчас находится в лагере у Великого гетмана. Вы, как я вижу, литвин, но изменник. Даже одежду поменяли. Небось из православных холуев царя. Прекрасно! Изменникам — смерть! — и он решительно махнул перчаткой гайдукам, мол, уводите.
— Офицер! Прошу слова! — заволновался Кмитич, понимая, что может произойти непоправимое. Гибнуть от своих, по ошибке, казалось ему самой нелепой и бессмысленной смертью.
— Пан офицер! Я в самом деле пленный! И я кальвинист, а не православный! Меня зовут в самом деле Самуэль Кмитич. Меня без сознания взяли в плен в Менске! Везли к Хованскому за наградой! — объяснял Кмитич, уже жалея, что сам избавился от веревок на запястьях. — А то, что свитка казацкая, то моя в негодность пришла! Мне нужно срочно к гетману в Вильну! Пан офицер! Да выслушайте же меня!
Но офицер, похоже, не собирался слушать Кмитича.
— Расстрелять! — коротко бросил он венгру, повернувшись спиной к пленному.
— Вы совершаете ошибку, пан офицер! — Кмитич был вне себя от отчаянья, что из одного плена угодил в другой, собственный, где его еще и расстреливают. Кмитич кричал что-то вслед офицеру, но тот даже не обернулся. Озлобленный на бесчинства казаков офицер не собирался больше выслушивать пленного.
— Ротмистр Сорока! Заведите этого мерзавца к тому вон оврагу на краю ельника да расстреляйте! С пленными да предателями таскаться нам нет ни времени, ни сил, ни малейшего желания! — услышал Кмитич голос офицера откуда-то из темноты. В душе у оршанского князя все упало и перевернулось! Погибать?! Нет, он не боялся смерти, но погибать так нелепо, не в бою, а от пули своих же?!
Подъехал всадник.
— Пошли! — крикнул он венграм. Те толкнули прикладом Кмитича, направляя в сторону небольшого оврага на окраине елового леса.
— Молитесь, пан пленный! — с ухмылкой вымолвил понимающий русский язык венгр. — У нас пастора няма.
— Да пошел ты… идиот! — огрызнулся на него Кмитич…
— Тю! Никак опять вы, пан Кмитич! — услышал ошарашенный полковник и поднял голову на всадника. Тот спрыгнул с коня. Кмитич тут же узнал улыбающееся усатое лицо оршанского ротмистра Сороки. Душа, упавшая было в самые пятки, взлетела вновь к самому сердцу.
— Сорока! — Кмитич, уже распрощавшийся с жизнью, просиял. — Как ты вовремя, сябр! Второй раз спасаешь мне жизнь!
— А вы опять переодетый! Да что же с вами такое, пан Кмитич?! — Сорока захохотал, и Кмитич вместе с ним, припоминая, что первый раз повстречал ротмистра также переодетый, только в стрельца.