— Эй, что здесь! — осмелев, Кмитич выскочил из зарослей.
— Во! Жидовка еще совсем ничего! — крикнул ему чернобородый стрелец, приняв за стрельца и Кмитича. — Хочешь, айда с нами, но за пятак! Или за питной мед.
— Это можно! — улыбнулся Кмитич, засунул пистолет за пояс, подошел к троице и коротко рубанул чернобородого хорошо поставленным внутренним ударом сабли снизу вверх, в область горла. Защититься от такого удара всегда сложно. Можно только отпрыгнуть, да и то, если бьешься на саблях и ожидаешь атаки. А тут… Чернобородый с хрипом рухнул, обливаясь черной кровью. Второй отпустил руку женщины и бросился наутек.
— Врешь! — рявкнул Кмитич и бросился вдогонку. В два прыжка он настиг стрельца и проткнул его в спину насквозь. Пока сраженный насильник бился в конвульсиях, Кмитич вернулся к женщине. Та испуганно отползала от него в сторону зарослей.
— Не бойся! — крикнул ей хорунжий. — Тебе повезло, что я вовремя успел. Только скажи, что там в Орше творится! Да не дрожи ты, как осиновый лист! Я свой! Только вот переоделся для маскировки.
— Ты их убил? — пролепетала женщина в ужасе. Даже в ночи было видно, как бледно ее лицо с большими темными глазами.
— А что я должен был с ними делать? Договариваться на пятак?
Кмитич протянул ей руку:
— Ну, вставай, давай!
Женщина не подала руки, все еще испуганно глядя на Кмитича. Тогда он снял с пояса флягу с водой, опустился рядом с женщиной на колено и почти силой приложил ей горлышко к губам:
— Пей! Пей, кому говорю! Вода успокаивает.
Та сделала несколько глотков. Вода, в самом деле, несколько успокоила несчастную. Женщина перестала беззвучно всхлипывать, вздрагивая всем телом, но все еще мелко дрожала.
— Тут еще есть кто-нибудь кроме этих двоих? — спросил хорунжий.
— Тут они везде, — затрясла головой женщина, — они всех наших убили. Всю мою семью за веру нашу, — женщина вновь всхлипнула, что-то проговорив по-своему.
— Кто есть на этом хуторе? — кивнул в сторону темнеющего дома Кмитич.
— Никого. Кажется. Не знаю точно.
— Так, что в Орше отбылось?
— Там накануне бой был. Москали напали. Сеча была сильная. Они все своих убитых хоронили. Тысячами. Говорят, многие московцы в Днепре потонули, когда наши на конях по ним вдарили. Но наши ушли из города. Туда сейчас, хороший человек, не ходи. Дякуй, что заступился за меня. Видимо, тебя Бог послал, а мне тебя даже отблагодарить нечем, — женщина заплакала.
— Слушай, вот, — Кмитич протянул ей кусок хлеба и отдал флягу с водой, — иди куда-нибудь. Спасайся. Больше я тебе не помощник. Поняла? Я тут такой же, как ты, мне даже еще опасней. Поймают — убьют точно.
— Зразумела, пан, — кивнула молодая еврейка, — дякуй тебе великий…
До Орши было пару часов верховой езды, но Кмитич решил дать коню передохнуть, а заодно и самому выспаться. Однако спал он, похоже, не более сорока минут. «Ну, и столько хватит», — решил Кмитич. Он достал часы, подаренные ему Боноллиусом перед отъездом из Смоленска. «Это самые модные в Вильне часы. В форме луковицы», — говорил инженер. Часы-луковица показывали три с четвертью часа утра. «Пора ехать, — решил Кмитич, — к рассвету буду, а днем в городе светиться не обязательно».
Когда горизонт осветился лиловым светом, Кмитич уже приближался к окраине Орши. Уставший конь еле волочил ноги, за спиной хорунжего позвякивал мушкет, мерно бренчали на кожаном ремне зарядцы, в сумке сбоку покоились скромные съестные припасы, что ему собрала жена, а свою собственную одежду хорунжий упаковал в заплечный мешок. Два пистолета Кмитич надежно спрятал под стрелецкой свиткой, а в сапоге у него притаился еще один маленький пистолетик — на всякий пожарный случай. В другом сапоге Кмитич надежно припрятал куда более полезный маленький нож, который смастерил сам еще в 17 лет.
Подъезжал к городу Кмитич со стороны Рши, не в силах отказать себе в том, чтобы подъехать к Диву. Дуб стоял на прежнем месте, война не тронула старого хозяина леса. Кмитич, здороваясь с Дивом, приложил ладонь к мокрой от росы голубовато-серой коре дерева и посмотрел вверх. Россыпи желудей бросились ему в глаза. «Значит, будет снежная зима», — подумал Кмитич и с тоской вспомнил, какой душистый кофейный напиток умела варить его матушка из дубовых желудей.