Еще не веря первым пришедшим на ум мыслям насчет неверности жены, Филиппов какое-то время растерянно разглядывал эти чужие вещи. «Может быть, какой-нибудь родственник приехал?» – мелькнуло в голове.
С минуту постояв, собираясь с мыслями у дверей в зал, он повернул ручку и вошел, одновременно заметив тень, метнувшуюся из спальни. Не сводя с нее глаз, левой рукой щелкнул выключателем. Яркий свет заставил на мгновение зажмуриться. Когда Антон открыл глаза, то на другом конце комнаты, у телевизора, увидел незнакомого мужчину. На вид ему было не больше двадцати пяти лет. Внешность его говорила о том, что даже если не он сам, то его предки были выходцами с южных окраин давно распавшегося на отдельные государства Союза. Черные, кучерявые волосы торчали в разные стороны. Неестественно бегающие глаза, такого же цвета, как шевелюра, разделял длинный и тонкий нос. Лицу, вытянувшемуся от удивления и испуга, еще более нелепое выражение придавала отвисшая нижняя челюсть. Застигнутый врасплох бедняга был во власти животного страха.
Он стоял в одной рубашке, наспех надетой в темноте и неправильно застегнутой, от чего одна пола была короче другой.
Антон медленным и тяжелым взглядом обвел его с головы до ног, задержав взгляд на трусах белого цвета, надетых наизнанку, да еще, ко всему, не первой свежести, и уставился на выпирающие коленки худых ног, которые неестественно тряслись.
В висках застучало.
Филиппова охватило дикое желание просто порвать на части стоящее перед ним существо…
«Я горбачусь, сутками не вылезая из-за баранки, а в это время какой-то урод приходит в мой дом, как к себе! – молнией пронеслось в голове. – Сколько же раз мне пришлось обнимать и целовать жену после этого недоноска?!»
Тем временем «гость», стараясь не смотреть нежданно появившемуся и заставшему врасплох хозяину квартиры и мужу любовницы в глаза, обезумевшим от страха взглядом шарил по углам комнаты. При этом его голова поворачивалась рывками, как у параноика, а тряска перешла в частые судорожные подергивания.
– Снимай трусы, «мачо», – сквозь зубы процедил Антон.
– Слюшай, не… Не надо, – взмолился горе-любовник, еще не понимая, что хочет сделать неожиданно появившийся в квартире амбал.
Его голос еще сильнее разозлил Филиппова.
– Живо, урод!
Тот подчинился. Можно было только предполагать, какие мысли роились у бедняги в голове, когда он стягивал с себя эту принадлежность туалета.
– Она сказала, что одна живет, – попытался он оправдаться, но Антон не дал ему договорить:
– Я даю тебе шанс выжить. Сзади тебя балкон… Считаю до трех, два уже было…
Глаза «Казановы» расширились от ужаса. Казалось, они сейчас выкатятся из орбит. Он замотал головой.
Словно бык, с шумом втянув в себя воздух, Антон сделал шаг в сторону своей жертвы. В то же мгновение несчастный любовник, издав какой-то нечеловеческий, протяжный вой, развернулся и кинулся на балкон, видимо, даже не подумав, что находится на четвертом этаже.
До слуха Антона донесся вскрик и звук треснувших реек, между которыми сосед снизу натянул бельевые веревки. Он вышел следом. На удивление, парень не разбился. Слегка хромая и пошатываясь, он ковылял в сторону от освещенной дорожки, проходившей вдоль дома, волоча за собою обломки приспособлений для сушки белья, одновременно, на ходу, пытаясь от них избавиться левой рукой. Правая висела как плеть.
«Ну вот, и мараться не надо, сам себя наказал», – со злорадством и облегчением подумал Филиппов, провожая его взглядом.
На третьем этаже зажегся свет. Во избежание объяснений с соседом он поспешил вернуться в комнату. Благо, дом пятнадцатиэтажный, попробуй теперь догадайся, что и откуда слетело, тем более жалкое существо уже скрылось из виду.
Осторожно, чтобы не было слышно снизу, он притворил за собой дверь и обернулся.
Закутавшись в одеяло, перед ним стояла та, которой он жил, теперь уже чужая, словно случайно попавшая в его дом женщина. Некоторое время Антон разглядывал ее, прямо и бесцеремонно, как животное в зоопарке.
Они относились к той категории семейных пар, которым бросают вслед завистливые взгляды. Жанна едва доставала в росте ему до подбородка. У нее были голубые и бездонные как небо глаза, с детским озорством смотревшие на мир из-под длинных ресниц. Маленький, слегка вздернутый носик словно приподнимал аккуратную верхнюю губку, обнажая ряд ровных, ослепительно белых зубов.
Как он любил каждый миллиметр ее нежной кожи! Как любил тонуть в синеве этих глаз, часами перебирая и гладя эти шелковистые и невесомые волосы…
«Неужели такое могло случиться?! – стучала одна мысль. – Да, это было на самом деле, это есть до сих пор, но почему же не верится?»
Жанна ждала своей участи, правильно поняв, что лучше в этой ситуации не открывать рта. Но Антон молча прошел на кухню, где, кстати, обнаружил хорошо сервированный стол с почти не тронутой закуской на две персоны и бутылкой «Белого аиста».
– Ишь ты, как торопились в кровать! – неожиданно вырвалось у него.
Он одним движением руки снес все это на пол. В звоне бьющейся посуды потонули отборные ругательства. С силой рванув на себя дверь холодильника и достав из него бутылку водки, оставшуюся еще со дня рождения, Антон взял стакан и вернулся в комнату.
Жанна, еще сильнее съежившись, стояла на том же самом месте.
«Куда подевалась вся ее прежняя красота? Жалкая самка!» – брезгливо подумал он. Усевшись на диван и налив полстакана, сразу же осушил его до дна.
– Слышь, сука! – он запнулся, неожиданно поймав себя на мысли, что впервые за семь лет совместной жизни произносит что-то вульгарное в адрес жены. – Тебе полчаса времени… Это ровно столько, сколько я смогу тебя терпеть в этой квартире.
Слова давались с трудом. Он никогда раньше и мысли не мог допустить, что их счастливая супружеская жизнь может завершиться подобным образом. Зная только из анекдотов и кино, чем заканчиваются подобные инциденты, Антон не мог представить, как вести себя дальше.
Снова выпил. Немного поморщившись, перевел дыхание. Жанна продолжала стоять, глядя куда-то в пустоту перед собой. Расценив ее бездействие по-своему, он добавил:
– Между прочим, ты рискуешь отправиться лифтом, презентация которого только что состоялась, – и, указав в сторону балкона уже пустой бутылкой, вновь удалился на кухню.
Под ногами хрустели осколки битой посуды. Было скользко от салатов, шпротов, холодца, перемешавшегося с обломками сервиза, и обильно разлившегося на полу коньяка. Сервиз было жаль, подарок. Пользовались им только по большим праздникам. От этого обида нахлынула на него с новой силой. Он методично стал давить ногой крупные осколки чашек, тарелок…
Тем временем Жанна звонила отцу:
– Папа! Это я, да, ничего… срочно приезжай… Нет… Не беспокойся. Да, все объясню!
Затем, положив трубку, судя по приглушенному ковром звуку шагов, удалилась в спальню.
На опьяненный яростью мозг алкоголь не действовал. Да и не хотелось этого. Выпил не из-за того, что в этом возникла острая необходимость, а просто это было первым, что пришло ему в голову. Выпил, чтобы скрыть свою растерянность и то, что не знает, как поступить дальше. Подбирая в уме нужные слова, в паузах между предложениями Антон специально медленно наполнял стакан, оправдывая тем самым промежутки в своей речи, ставшей мгновенно высохшим венцом их многолетней совместной жизни. Сделав бутерброд с колбасой, он вернулся в комнату и уселся в кресло.
Тем временем Жанна осторожно ходила по комнатам, не произнеся ни одного слова.
Прошло где-то около получаса, когда в дверь позвонили. Вздрогнув, она испуганно посмотрела ему в глаза. Полуприкрыв веки, Антон продолжал безучастно сидеть, развалившись в кресле.
Жанна прошла в прихожую. Щелкнул замок.
Отец с ходу начал задавать вопросы, голосом, немного повизгивающим и с хрипотцой, характерной для людей, неожиданно прервавших сон.
– Жаннушка, что случилось?!
– Пап! Я прошу тебя, ничего не спрашивай! Ничего, – раздались приглушенные всхлипы.