Старик съежился и заерзал на чурбаке.
— Пойдешь со мной и никаких разговоров. Не трясись, дело простое, обделаем за милую душу. Я сейчас Егору Саввичу записку напишу. Передашь.
С полки, вделанной в земляную стену, Федор достал карандаш и книгу, вырвал последнюю чистую страницу и стал писать.
— Вот, — протянул старику вчетверо сложенный листок. — Спрячь понадежнее. И давай отправляйся.
Сморчок спрятал записку куда-то за пазухой, но из-за стола не встал.
— Посошок бы на дорожку-то, Федор Игнатьич.
— И без посошка дойдешь. Не жалко мне, потом напою, как дело кончим.
У берега реки Сморчок, влезая в лодку, сказал:
— Вот незадача. Как поехал к тебе, знакомца встретил. По охране прииска начальствует. Видел он, на рыбалку я собрался. А ну, как опять его черт пошлет? Покажь, скажет, много ли наловил. Еще просил на пирог ему. Как быть-то, Федор Игнатьич?
Парамонов подошел к кустам, вытянул за бечевку сетчатый садок, в котором затрепыхалось десятка два крупных окуней, линей и язей.
— Подставляй корзину.
— Дело, — обрадовался старик. — Выручил ты меня, прямо-таки от позора спас. Ну, будь здоров. Свидимся скоро, стало быть.
Сморчок оттолкнул лодку и поплыл.
Рыба ему и в самом деле пригодилась. Идя от реки, он опять повстречал Буйного. Тот как будто специально поджидал старика.
— Эй, — окликнул Иван Тимофеевич, — как рыбалка?
— А я уж отрыбачил, — заговорил Сморчок, подходя к начальнику охраны. — Вот, не захотел поехать со мной, а зря. Славно сегодня клевало. Гляди-кось.
Старик отвернул край тряпки, показывая улов.
— Смотри-ка! — удивился Буйный. — Добрая рыбка, добрая. Хоть на пирог, хоть на уху.
— А хочешь, я тебе на пирожок дам? Прими гостинец от старика, будь ласков.
— Не откажусь, давай.
Иван Тимофеевич пошарил в карманах, вытащил свернутую в несколько раз газету и положил на нее с десяток линей и окуней.
— Спасибо, старина. За мной не пропадет. В другой раз непременно с тобой поеду.
Сморчок прикрыл остальную рыбу тряпкой и зашагал дальше. Поздно вечером он явился к Сыромолотову. Подробно рассказал о свидании с Парамоновым.
— Федор-то Игнатьич говорит: не под силу мне одному такое дело. Трудно одному все оборудовать. Плевое дело, никакой трудности нет. Это я ему. Все-таки одному несподручно, мало ли что. Это опять он мне. Не соглашается, значит. Давай тогда вместе, пособлю нето. Это я ему. Ну, ежели с тобой, тогда ладно. Это он. Долго не соглашался, однако уломал. Только напиши записку Егору Саввичу, вдруг не пустит меня. Это опять я ему. Написал. Вот.
Сморчок достал из-под рубахи смятую записку и протянул Сыромолотову.
— Тут все описано. Ты уж не препятствуй, Егор Саввич.
Сыромолотов читал записку, шевеля губами и посматривая на старика.
— Только я задаром несогласный, — снова заговорил Сморчок. — Дело-то, видишь, сурьезное. Можно и головой поплатиться. Какая мне корысть даром-то? Плату положи, Егор Саввич.
— Положу. А ты бы поменьше болтал, балаболка.
Старик обиженно замолчал. Но надолго его не хватило.
— За удачу-то выпить бы по махонькой, Егор Саввич. Опять же продрог я на реке-то. Вот и кости старые ломит. А твоя настоечка-то лучше всякого лекарства помогает. Выпьешь стакашек и будто заново родишься.
С большим трудом дочитав неразборчиво нацарапанную записку, старший конюх свернул бумагу жгутом, чиркнул спичкой и поджег. Пепел бросил в помойное ведро. Достал из шкафчика графин, спросил весело:
— За удачу, говоришь? За удачу выпить надо. И плати тебе будет. Мое слово камень.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Все складывалось как нельзя лучше. План Сыромолотова и Парамонова предусматривал все мелочи. Егор Саввич, пользуясь распоряжением Майского, выбрал хороших лошадей: Пегаса и вороную кобылу Пальму. Проверил, как пойдут в паре. Оставалось решить последний, но немаловажный вопрос: кого послать в Златогорск встречать Тарасенко. Человек этот уже не вернется на прииск, значит, надо выбрать такого, кого не жаль и даже полезно убрать. Подходящей кандидатуры не находилось. Хорошо бы к примеру послать Саньку Игумнова. Но Санька личный ездовой директора, старшему конюху почти неподвластный. К тому же парень силен, как медведь, не испортил бы всего дела.
Выручил Егора Саввича сам Санька. В субботу утром он явился к старшему конюху против обыкновения смирный.
— Дядя Егор, — почтительно обратился Санька, — с просьбой до тебя.
— Чего надо? — хмуро спросил Сыромолотов.
— Брат сродный у меня гостит, — Санька говорил медленно, с трудом выдавливая слова. Видно было, что только крайняя нужда заставила его унижаться перед старшим конюхом. Игумнов — парень гордый, а Сыромолотова он недолюбливал и не скрывал этого.