– Ты опоздал, – бросила молоденькая Мэри-Роуз парнишке лет восьми, вихрем ворвавшемуся в магазин. – Отец уже, наверное, заждался.
– Извини, мама, – ответил мальчуган, подходя к прилавку.
Мальчика звали Дилан. Его взъерошенные волосы были того же каштанового цвета, что и у матери, а большие ярко-синие глаза он явно унаследовал от отца. Мэри-Роуз отложила букет, над которым работала, и с улыбкой вышла из-за прилавка.
– Иди сюда и поцелуй мамочку.
Дилан скорчил гримасу – кажется, он предпочел бы нагоняй, но все же подставил матери щеку.
– Ладно, не буду тебя задерживать, – промолвила Мэри-Роуз, возвращаясь за прилавок и доставая сумку из-под кассового аппарата. – На ужин у вас камбала, пойдет? – Она передала сумку сыну. – Скажи отцу, чтобы все съел сам, а то я знаю, что нередко он использует мою стряпню как наживку для рыбы…
Дилан поразился, что матери и это известно. Он взял сумку и бегом направился к двери.
– Ничего не забыл? – поинтересовалась Мэри-Роуз.
Уже стоя на пороге, Дилан обернулся и увидел в ее руках пустую банку из-под варенья. Глаза его округлились, он подскочил к прилавку, схватил банку, чмокнул мать в щеку на прощанье и, наконец, выбежал из лавки.
– До вечера, мама! – прокричал он, исчезая за углом.
Часы с боем в столовой дома на утесе начали мелодичный перезвон. Стрелки добрались до полуночи:
наступил день, когда супругам Грейпс официально было предписано покинуть дом, где они прожили последние тридцать пять лет. И в тот миг, когда отзвучал последний удар часов, цепь случайных обстоятельств, стронутая разрядом молнии, пробудилась и качнула маховик неотвратимых событий.
Со стороны шести ям под опорами, наполненных водой и ледышками градин, раздался сухой треск, и тут же, словно кто-то вытащил пробку из ванной, эти колодцы начали стремительно осушаться. Смолк последний хлюпающий звук, и в уже совершенно сухих ямах обнаружились новые глубокие отверстия. Затем с еще одним щелчком, почти незаметно, вокруг побежали тонкие извилистые трещины, которые на глазах становились все шире от питавшей их дождевой воды. Весь участок покрылся ветвистым узором расселин – они соединялись на подступах к главному фасаду. Земля жалобно скрипела и лопалась, а трещины змеились все дальше и дальше, беря дом в кольцо.
В конце концов трещины достигли края обрыва, на миг воцарилась тишина, а затем словно из самых недр земли донесся оглушительный треск; фундамент дома вздрогнул с мучительным стоном; этот звук раскатился эхом по всему утесу и затерялся вдали, у старой верфи, где тридцать пять лет назад, перед бурей, молодой Гарольд спокойно дожидался своего сына.
Позвякивание посуды и стеклянной банки известило Гарольда о приближении мальчика. Дилан с кошачьей ловкостью лавировал в потоке потных строителей, выходивших через огромные ворота верфи. Рабочий день у всех заканчивался; у Гарольда он тоже подходил к концу, но именно сейчас начиналась другая смена:
отец с сыном нетерпеливо предвкушали ее с самого утра. Дилан добежал до мола, где отец ждал его, сидя в маленькой лодке, забитой досками и строительными инструментами.
– Пап, прости, что опоздал, – выкрикнул Дилан, запрыгивая в лодку.
– Ничего страшного. – Гарольд сильной рукой взъерошил волосы мальчику.
– Думаю, сегодня вечером у нас получится порыбачить, – заявил Дилан, показывая отцу сумку.
Гарольд расхохотался и, не теряя времени, взялся за весла. Они неспешно обогнули гигантские сухие доки, где недостроенные корабли ждали окончания работ, и вышли в открытое море. Они гребли всего какую-нибудь четверть часа – и вот уже верфь и гавань Сан-Ремо скрылись за высокой стеной скал. И тогда, рядом с небольшой бухтой, им открылось другое строение – еще одна верфь, намного меньше и намного древнее, чем та, откуда они приплыли. Это был старый док, заброшенный и забытый большинством островитян. Гарольд привязал нос лодки к ржавому кольцу на причале, достал со дна несколько привезенных с собой досок и вместе с сыном направился к ветхому ангару.
Всякий раз, заходя в эти ворота, Дилан чувствовал, что его плечи расправляются. Ему не верилось, что он помогает строить корабль, и не просто корабль, а тот, что позволит ему с родителями исполнить мечту. Уже без малого два года он подсоблял отцу, попутно осваивая премудрости корабельного дела. На каждой доске оставался отпечаток его рук. Дилан ни разу не пропустил работу, приходил на верфь даже с температурой, чтобы от его внимания не ускользнул ни единый момент в постройке судна, которое увезет их далеко-далеко от этого острова и даст возможность жить в любом месте земного шара. И тогда он с полным правом гордо скажет: «Этот корабль – наш родной дом!»