Внизу, в плохо освещенном захламленном подвале, служившем мастерской, сеньор Грейпс трудился над миниатюрной моделью корабля. Собственно, этим он занимался всякий день, и даже сегодняшний не стал исключением. Сквозь круглые иллюминаторы, встроенные по всему периметру комнаты, пространство пронизывали плотные, почти осязаемые лучи солнечного света. Все, как и прежде, лежало на своих местах. Сложенные картонные коробки привалились боком к стиральной машине и сушилке, а поверх них громоздились стопки книг. Рядом с опреснительной установкой и гигантской емкостью, снабжавшей жилище питьевой водой, кучей были свалены старые электроприборы, а за потрепанной клетчатой занавеской, почти вплотную примыкая к его рабочему столу, пряталась кладовка для продуктов, теперь почти пустая.
Гарольд всегда сетовал, что ему катастрофически не хватает простора, но при всем том умудрялся посреди этого хаоса найти место для своих разнообразных увлечений и занятий – будь то починка мелкой хозяйственной утвари, изготовление хитрых штуковин для текущего ремонта дома или строительство крохотных корабликов, помещенных в стеклянную бутылку, – самое любимое его дело и единственное, что успокаивало душу в минуты накатившей тоски.
По всему дому можно было увидеть эти волшебные миниатюры, плоды его таланта и терпения. В прихожей, в гостиной, в столовой и даже в ванной стояли крошечные, но абсолютно точные копии прославленных кораблей, помещенные в старинные бутылки, которые морской прибой исправно выбрасывал на побережье.
Сейчас эти шедевры уже не украшали интерьер дома: все они были должным образом запакованы в пузырчатую пленку и уложены в коробки. Все, кроме одного.
Гарольд держал в руках кораблик, который, в отличие от остальных миниатюр, был помещен не в бутылку, а в старую пузатую банку из-под варенья. Там, внутри, на волнах смоляного моря гордо качался самый ценный экземпляр его коллекции, самый старый, самый первый из всех. Борта суденышка не украшал искусный орнамент, а на парусах и флагах не сверкали королевские гербы. Это был простой, скромный парусник, ожидавший великих приключений. Кораблик так никогда и не получил имени, а в натуральную величину Гарольд начал строить его задолго до появления на свет крохотной копии, с которой он сейчас бережно стирал пыль.
Время от времени Гарольду казалось, будто он чувствует запах дерева, смолы и морской соли, навеки пропитавший воздух верфи, где он трудился в далекой юности. Он все еще слышал стук киянки, которой конопатил щели между досками, ощущал палящее солнце на своей обнаженной спине, с тоской вспоминал каждый из построенных в те дни кораблей. Это были настоящие, реальные суда: рыбацкие шлюпки, сейнеры, прогулочные катера… В памяти воскресали тяготы и трудности этой работы, но в первую очередь невыразимое счастье, которое ощущалось, когда созданный им корабль впервые снимался с якоря. О каждом из построенных суденышек он хранил теплые воспоминания, но ничто не могло сравниться с пронзительной любовью к его собственному паруснику, уменьшенную копию которого он и держал сейчас в руках. В этом судне он воплотил свои мечты, посвящая все свободное время кропотливой ювелирной работе над ним. Гарольд поставил банку на стол и глубоко вздохнул, сознавая, что эти мечты так и остались на берегу: они погрузились в небытие еще до того, как днище парусника коснулось воды. Ему не суждено было стать настоящим кораблем, он навсегда остался лишь бледной копией горького сна, заключенной в стеклянном сосуде.
Легкая дрожь пробежала по телу Гарольда, возвращая его к действительности – в мрачный затхлый подвал. Банка на столе начала вибрировать, и ее пришлось схватить с силой, чтобы удержать на месте. Но дрожал не только кораблик и сам Гарольд: весь подвал ходил ходуном, в воздухе плясала свисавшая со стропил лампа. Через несколько томительных секунд – так же внезапно, как и начались, – толчки стихли и все успокоилось.
Гарольд раздраженно засопел, заметив, что главный парус кораблика сорвался с мачты и лежит на крохотной палубе. Уже забыв о недавнем минутном землетрясении, он водрузил на нос очки с сильным увеличением и взялся за пинцет, чтобы тотчас же ликвидировать возникший изъян. И тут с лестницы его окликнула жена: