– Ванюша?! – охнул дядя Семён, перегибаясь через парапет колокольни. – Вернулся!
Ваня помахал в ответ, а дядька уже спешил спуститься. Не прошло и пары минут, как он уже накрывал стол: все яства простые, но вкуснее не сыщешь!
– Ванюш, ну красавец! – сказал дядька Семён, намазывая ему хлеб салом. – И время теперь знаешь? – Он кивнул на цепочку, висевшую на груди Вани и убегавшую одним концом в карман.
Ваня вытянул её и покачал головой:
– Нет, на часы пока не скопил. Обманка. Но начало положено.
Дядька Семён прищурился от полуденного солнца, явно о чём-то задумавшись.
– Дядь Семён, я ведь приказчиком в лавку устроился. В городе-то. – Ваня теребил цепочку, накручивая на палец. – Опыта поднабрался. Сейчас сам хочу в дело вложиться. Мне бы только денег немного у тебя занять... Пять рублей. Но я отдам! С процентами отдам.
Дядька Семён лишь молчал, продолжая намазывать сало на хлеб. Ваня же тем временем встал из-за стола и, подойдя к качелям, всмотрелся в отметины на опоре. Одна короткая – пониже, вторая длинная – повыше. И штук двадцать таких. Выстроились друг над дружкой, чередуются. Только на самом верху с ритма сбиваются: две длинные подряд, а над ними короткая.
– Перерос я Фому, – Ваня провёл по отметинам подушечкой пальца. – Помнишь, дядь, как Фома меня из леса на спине вытащил? Я тогда в болото провалился, лапоть утопил. Ору от страха, а он меня как вытянет! Уже тогда силачом был... Не зря в солдаты пошёл, правой рукой царя стал. Тот ему, говорят, воспитание царевны доверил. Учит Фома её саблей махать, из лука стрелять, да и вообще, солдатским премудростям... Необычный у нас царь, правда?
– Ну а ты чего, Ванюша? – спросил дядька Семён. – Не на ту дорогу встал. Брал бы пример с брата...
– Всегда ты так, – обиделся Ваня. – Фома, если разобраться, человек подневольный, а я птица вольная. Захочу – на печи лежать буду, захочу – купцом стану!
– Ваня, Ваня... – Дядя Семён наконец отложил хлеб в сторону. – Сказывали мне, чем ты в городе промышляешь. Выгнали тебя из лавки. Теперь на рынке народ дуришь. Стыдно, Иван.
Ваня опустил голову, не желая смотреть дядьке в глаза.
– Семён! – раздался вдруг чей-то голос.
Ваня невольно обрадовался, что кто-то прервал их разговор. Он поднял глаза и увидел, что у колокольни с ноги на ногу переминается деревенский староста. Вид у него был серьёзный. Рядом с ним стоял человек в форме – видно, царский слуга или чиновник какой.
– Семён, к тебе т-тут чин с царского двора, – запинаясь, проговорил староста.
– С Фомой что случилось?! – вскинулся дядька Семён.
– Солдат Фома совершил тяжкое преступление перед государством и людьми, – сурово объявил чиновник. – Сгубил царя нашего, Берендея, и был казнён за свои злодеяния.
Дядька Семён так и охнул, схватившись за сердце. Если бы не Ваня, то он бы упал.
– Указом нового царя Лиходея, – продолжал чиновник, – дом преступника опечатать, а родственников выселить!
Растерянно посмотрев на дядьку, который, казалось, вот-вот потеряет сознание, Ваня опомнился и взял себя в руки.
– Врёшь! – закричал он. – Не может такого быть!
Из них двоих это он, Ваня, вечно попадал в неприятности. А Фома всегда был правильным, честным, и смелым. Он бы никогда никого не предал!
Но чиновник махнул рукой, и откуда-то из-за его спины появились солдаты.
Ваня хотел было броситься на них, но староста и подоспевшие деревенские мужики остановили его.
Из дома вынесли все вещи. Дверь заколотили. Только кровать почему-то оставили во дворе. На неё-то Ваня с дядькой Семёном и уселись. Рядом – сундук с привязанной к нему козой. Тут же, зевая, лежит собака.
Они долго молчали. Горе повисло в воздухе.
А потом дядька Семён тихонько отсчитал Ване деньги – почти все, что у него остались.
– Рубль, два, три... Долги отдашь и возвращайся, – печально посмотрел он на Ваню. – Мне теперь одному тяжко придётся.
– Спасибо, дядь Семён, – тихо сказал Ваня и, взяв деньги, спрятал в карман к цепочке от часов. – Улажу дела и вернусь. Три дня – и я тут! Вместе жить будем. Я тебе во всём помогать стану. Обещаю, дядь Семён. Светлой памятью Фомы клянусь.
И в этот момент Ваня почувствовал такую тоску, какую никогда раньше не знал.