— Чуда. Нам остается ждать чуда.
Чуда не происходило. Гвардейцы больше не посещали нашу деревню, в окрестных селах они тоже ночевали несколько дней и уходили. Зачем все это и почему – никто не знал. Ледяной Король не издавал никаких указов, не объявлял военное положение, а наша жизнь оставалось ровно такой же, какой и была.
Но тревога зависла в воздухе, как ледяной туман после позднего осеннего дождя. Мой огонь противился такому положению дел и трещал где-то в груди – иногда сердце пронзала резкая боль, и все мое существо охватывал необъяснимый страх смерти.
Наверное, я боялась не смерти.
Я боялась, что мое пламя однажды потухнет и растворится в завывающей метели.
Месяцы меняли друг друга в бесконечном хороводе из гигантских снежинок, а наша жизнь все еще оставалось тусклой, серой и бесполезной. Иной раз я думала, что лучше сгореть заживо от могущественной магии, которая распускается в твоей груди, сгореть на поле боя плечом к плечу с верным товарищем, чем существовать вот так — без надежды на большее, без надежды на что-то великое.
Кстати, в нашем краю, то есть в провинции Хэн, месяц не имел никакого значения – тут всегда царила жестокая зима. Снега сыпалось столько, что поутру мы не могли открыть дверь, а свистящее эхо северного ветра продувало дома со всех сторон света. Печь – вот единственное спасение от жесточайших морозов и изнуряющих холодов. Раньше дрова в нашу печь колол отец – он вставал до восхода солнца и тихо уходил на задний двор, а потом возвращался с целой связкой кривых поленьев. Деревья в провинции Хэн, к слову, были такими же жестокими и непокорными, как удушающе холодная зима.
Когда же папа ушел на фронт, мы неделю провели на морозе и кутались в несколько шерстяных одеял. Мама пыталась собрать какой-нибудь древесины или же наколоть хотя бы несколько дров, но у неё никогда не получалось – она даже топор с трудом поднимала. Зима буйствовала, жители деревни прятались в домах и выходили только в случае крайней необходимости, а нашей крохотной семье грозила смерть от обморожения. Моего внутреннего пламени хватало только на Сэрру – я не могла согревать весь дом, не было ни сил, ни выносливости. Мы сидели с сестрой в обнимку, мама закутывала нас в любые теплые вещи, будь то старая папина шуба или же бабушкино одеяло, но мы все равно замерзали. Главным образом замерзала я – Сэрра держалась бодрячком, однако и она не смогла бы вынести постоянный холод.
Это был февраль. Жестокий, равнодушный февраль. Папа ушел в конце января, весточку от него мы ждали в апреле. Но весточки не пришло – и отец тоже не вернулся.
И так продолжалось уже четыре года.
За всеми этими воспоминаниями я не заметила, как Сэрра отбросила куклу в сторону и вопросительно на меня посмотрела. Я обещала, что поиграю с ней, но у леди Алензи вот-вот должны были случиться роды, и мне нужно помочь маме принять их. После ухода отца нашим кормильцем стала мама – она работала повитухой, продавала лекарственные снадобья и лечила жителей деревни от разных болезней. Целительство не было даром, как, например, сила огня или льда, но мать обладала удивительной способностью успокаивать людей и внушать им веру в лучшее. В прошлом году Аннет из Шестого дома родила двойню, и один из ее близнецов умер через минуту после своего появления на свет. Несчастная роженица едва не повесилась от горя, но мама убедила ее, что нужно жить, жить и закалять свое сердце. Она рассказала про феномен, когда один ребёнок выживает за счет другого. Помню, мы с Сэррой целую неделю жили вместе, пока мама помогала Аннет справиться со своей потерей.
Леди Алензи проживала через четыре дома от нашего, срок ее – тридцать семь недель. Мама сказала, что родить она может и в сорок одну, но любой роженице требуется постоянное динамическое наблюдение – особенно это касается женщин с различными осложнениями вроде многоводия, ножного предлежания и прочих неприятных ситуаций. Я уже приготовила настойку мореллы и теперь ждала, когда мама подаст сигнал.
За четыре года кропотливой работы я часто вспоминала отца. Он любил дергать меня за косички и подсовывать под руки стаканы с различными жидкостями – любое использование Дара приводило его в неописуемый восторг. Я не умела создавать пламя из ничего или метать огненные шары, но повышать температуру жидкости, топить лед и снег… это я могла. Раньше папа разрешал мне разжигать в печи огонь – я щелкала пальцами и метала в поленья крохотные, ярко-красные искры, отчего резвое пламя тут же охватывало сухую древесину и сияло дерзко-оранжевым светом. Мне казалось, это волшебство освещает весь наш дом, а его лучи проникают сквозь стёкла в окнах и топят горы уличного снега. Я воображала себя героиней старых баллад, которые папа рассказывал мне перед сном: в них воспевался героизм огненных дев. Они сражались с шестиглавым драконом Номунгом, и мечи их пронзали воздух рычащим красным огнем…