– Приходи сегодня вечером, – выдыхаю я ему в губы.
– Хорошо, – быстро отвечает он, прежде чем снова вернуться к поцелую. Рука, которой он опирался о стену, зарывается в мои волосы, сильнее прижимая мое тело к его. Я еще никогда не встречался с таким высоким мужчиной, и, должен признать, мне это чертовски нравится. Он поглощает меня, заставляя чувствовать себя маленькой игрушкой в руках великана.
Кажется, поцелуй никогда не закончится, да и мне бы этого не хотелось, но звук открываемой тяжелой двери подобен срабатыванию сигнализации. Пакс и я отрываемся друг от друга; наши рты покраснели и припухли от поцелуя. Мы оба располагаем наши тела подальше от двери, чтобы тот, кто собирается войти, не заметил мощную эрекцию, которой мы оба щеголяем.
Я готов ужаснуться, что меня увидят наедине со студентом, и испытываю огромное облегчение, когда Эверли заглядывает в аудиторию.
– О, привет, – заикается она, быстро отводя глаза и ныряя обратно. – Прости.
Пакс выглядит испуганным, и я вижу, как в его глазах нарастает тревога. Я касаюсь его руки и молча подбадриваю.
– Все в порядке, – шепчу я. Затем окликаю Эверли: – Я выйду через минуту.
– Не спеши, – отвечает она.
Пакс все еще выглядит расстроенным.
– Увидимся позже, хорошо?
Он колеблется, снова бросая взгляд на дверь, и мое сердце разрывается за него. Чулан, в котором он заперся, – это тюрьма, которую он сам себе создал, а значит, что только он может освободить себя.
Глава 8. Томас
– Начну с того, что даже не буду утруждать себя попытками отговорить тебя. – говорит Эверли, как только Пакс исчезает и мы с ней остаемся одни.
– Хорошо, – отвечаю я, застегивая молнию на сумке и перекидывая ремешок через плечо. – Потому что это было бы очень лицемерно.
– Знаю, – говорит она, но судя по тому, как плотно сжаты ее губы, ей есть что добавить.
– Но?
– Но...
– Просто скажи уже, Эверли. Но давай во время прогулки, потому что мне нужен кофе. Или алкоголь.
Сейчас только десять утра, так что, думаю, мне стоит ограничиться кофеином.
– Я просто беспокоюсь о тебе, вот и все.
– Беспокоишься о чем? – спрашиваю я, запирая за нами дверь в аудиторию.
– Обещай не откусывать мне голову за то, что я собираюсь сказать.
– Ни за что на свете я не дам такого обещания.
– Отлично. Но я все равно скажу, – отвечает она, прежде чем оглядеть коридор, чтобы убедиться, что мы действительно одни. – Томас, ты, как правило, вкладываешь в эти интрижки больше эмоций, чем тебе кажется.
– Что?! – почти кричу я, свирепо глядя на нее. – Это не так!
– Именно так. А как насчет Нико?
– А что с ним? – огрызаюсь я в ответ.
На самом деле я только сейчас заметил, что он не писал и не звонил с тех пор, как я переночевал у него в субботу. Обычно он связывается со мной только по выходным, и то не каждый раз. Я знаю, кем являюсь для него, но все равно к середине недели начинаю беспокоиться или раздражаться из-за отсутствия общения.
– Он водил тебя за нос в течение двух лет, Томас. И не говори, что тебя не беспокоит тот факт, что он звонит тебе только для секса. Это мне приходится выслушивать твои жалобы по этому поводу.
Ну и черт с тобой. Она сумасшедшая, если думает, что я собираюсь признаться в этом.
– Клянусь, с Паксом не то же самое. Это было всего лишь раз... ну может, два... Но я не настолько эмоционально привязываюсь к нему. Твою мать, он даже недостаточно взрослый, чтобы пить.
– Он еще даже не открылся, – отвечает она тихим шепотом. – Ты действительно хочешь стать частью этого?
Черт, да ни за что. Сам я пережил каминг-аут, когда Пакс еще в подгузниках ходил. Это не тот опыт, который хотелось бы пережить заново. Тем более проходить через это с парнем, с которым я встречаюсь. Эверли не понимает, что происходит с Паксом, и, честно говоря, я тоже.
Мы добираемся до кофейни на территории кампуса, и, после того как мы оба заказываем напитки, я нахожу для нас столик. Здесь довольно шумно из-за студентов и музыки, так что это самое подходящее место, чтобы вести беседу.
– Послушай, я обещаю, что не буду так эмоционально привязываться к нему, хорошо?
– Что значит так? – спрашивает она.
– Я лишь хочу сказать, что мне жаль парня. Очевидно, у него была тяжелая жизнь, – говорю я, указывая на свое лицо, и она понимающе кивает. – Он в шкафу, и я имею в виду... он гребаный бездомный, Эверли.
Последнюю часть я произношу шепотом, и ее глаза расширяются от услышанного.
– Бездомный? – отвечает она, еще ниже наклоняясь над столом, чтобы никто не услышал.