Джин не выдержал и жадно приник к губам Хоарана, зарывшись пальцами левой руки в окончательно растрепавшиеся волосы, а правой провёл вниз по загорелой коже до пояса джинсов. Одной рукой он всё же умудрился расправиться с пуговицей, на молнию времени ушло чуть больше, но Хоаран тут же резко повернул голову, прервав поцелуй, потом бросил на Джина косой взгляд и чуть прикусил нижнюю губу. Он всем видом будто бы насмешливо спрашивал: “Перегорел? И это всё, что ты можешь?”
Зараза…
Джин напряг память. Да уж, момент для этого действия “удачный”, нечего сказать. Сейчас он соображал как никогда туго, но кое-что припомнил. Хоаран не возражал обычно, когда Джин прикасался к его волосам, перебирал пряди, ворошил их. Редко случалось так, что он рычал, чаще реакция была положительная. Поэтому Джин уверенно вновь запустил пальцы в волосы, которые на фоне гладкой поверхности помоста почти что сияли. Поворошил пряди на виске, за ухом, добрался до затылка, легонько провёл ногтями над шеей, потом добавил к этому глубокий поцелуй — почти такой, какими его баловал временами сам Хоаран. Прижался грудью к его груди и слегка потёрся, ощутив скольжение собственной смазанной маслом кожи по коже рыжего. Необычно… Прежде шрамы Хоарана он трогал руками, когда удавалось, разумеется, а тут отчётливо чувствовал их своим телом — каждую неровность, каждый рубец, отчётливо чувствовал твёрдые вершинки сосков и сходил с ума от прикосновений собственными — к коже рыжего, горячего и сладкого трения, заставлявшего кровь не просто бушевать в жилах, а словно бы взрываться с каждым ударом сердца.
Джин сдвинулся и прижался к груди рыжего щекой, потёрся, потом нарисовал лёгкими поцелуями границу вокруг потемневшего соска, тронул кончиком языка, обвёл и крепко обхватил губами. Он увлечённо посасывал маленький напряжённый кусочек плоти, иногда отпускал, чтобы подразнить невесомыми прикосновениями языка, и вновь согреть потом во рту. Наигравшись вволю, склонился над обделённым левым соском и восстановил справедливость, проделав с ним всё в том же порядке и с тем же пылом. На ощупь провёл правой рукой по груди Хоарана, ключице и помедлил у основания шеи — между шеей и плечом, чуть выше ключицы, где сейчас ощущалась едва заметная ямочка из-за того, что руки рыжего были закинуты за голову. Прикрыв глаза, Джин сильнее сжал сосок губами и твёрдо вдавил палец в ту самую ямочку. Хоаран вздрогнул и со слабым приглушённым стоном дёрнулся всем телом вверх, словно хотел вскочить, но тяжесть Джина ему помешала это сделать.
Джин невольно улыбнулся и с азартом продолжил своё занятие, одновременно то лаская уязвимую точку у шеи нежными поглаживаниями, то с силой нажимая большим пальцем. Затем он медленно приподнялся. Левой рукой гладил грудь Хоарана, кончиками пальцев играл с сосками, а правой продолжал сладкую пытку, воздействуя на точку у шеи. И смотрел на Хоарана: отмечал, как дрожат веки, слышал, как неровное дыхание вырывается из приоткрытых губ, и видел, как брови сталкиваются на переносице и иногда чуть приподнимаются, словно в удивлении.
У рыжего всегда выразительное лицо, но прямо сейчас в его чертах постоянно всё менялось с головокружительной скоростью, и он совершенно не походил на обычного себя. Резкие линии, безупречные, жёсткие, но потрясающе живые. Он выглядел в этот миг сразу и доверчивым, и немного грустным, и немного счастливым, и одиноким, и растерянным, и юным, и ошеломляюще красивым. Похож на потерявшегося ребёнка. Иногда в нём проскальзывало это — в редкие моменты, но никогда — так явно. Таким Джин видел его впервые. Немедленно захотелось обнять его, прижать к себе и спрятать ото всех, чтобы никто больше не увидел эти свет и красоту — его Хоарана.
Невыносимо…
Джин склонился над ним, тронул кончиками пальцев скулы и осыпал лицо почти невесомыми нежными поцелуями. Просто мягко прикасался губами и согревал, задыхаясь от желания, но сдерживаясь изо всех сил. Провёл рукой по плечу, предплечью, накрыл сжатую в кулак ладонь собственной, погладил, словно уговаривая не прятать чувства и выпустить их на свободу. Не помогло. Тогда он проделал обратный путь, коснулся ямочки у основания шеи над ключицей и безжалостно надавил большим пальцем, вырвав у Хоарана глухой низкий стон.
Хоаран словно через силу приподнял веки и опалил Джина взбешённым взглядом. Чтобы скрыться от этого взгляда, Джин припал к всё той же ямочке губами. Тревожил поцелуями, ласкал языком, не забывая время от времени нажимать с нужной силой пальцем. И слушал то тихие, то почти скрытые стоны, как райскую музыку. Голос Хоарана звучал по-особенному: низко и мелодично, напоминал даже приглушённое рычание, если рычание могло быть мягким и нежным. И этот голос подтачивал самообладание Джина неумолимо и надёжно. Ему и так уже давно было неудобно в тесном клочке ткани, чудом державшемся на его бёдрах. Ещё самую малость — и этот клочок ткани сам с него свалится.
Джин выпрямился и немного сдвинулся, окинул вытянувшегося на помосте рыжего жадным взглядом и осмотрел расстёгнутые джинсы. Они тут явно лишние. Он скользнул пальцами под ткань и медленно — мучительно медленно — потянул к себе, неторопливо обнажая тело Хоарана, зацелованное солнцем до золотистого оттенка, ещё больше. Его хватило на то, чтобы стянуть джинсы почти до колен. И он уже не мог сдерживаться.
Джин решительно сжал коленями бока, наклонился низко, чтобы вновь потревожить поцелуями Хоарана у основания шеи слева. Томно приник к нему: грудь к груди, живот к животу. Уже знакомо потёрся своим облитым маслом телом о влажное от пота тело Хоарана и с коротким стоном замер сам. Внутренняя поверхность бёдер, выше… Болезненное напряжение и невыносимый жар. Ощущение как от падения в бездну — бесконечный полёт, когда кажется, что всё внутри замирает, и даже сердце останавливается. Прекрасно, но прекрасно мучительно — долго не выдержать.
Джин завёл руку за спину и сдвинул чуть в сторону тонкую полоску блестящей ткани. Его тело отреагировало само и уже готово было принять в себя то, что обещало неизбежное наслаждение. Он тронул пальцами возбуждённую плоть Хоарана, не устоял перед тем, чтобы немного подразнить провоцирующими прикосновениями, затем провёл ею меж своих ягодиц и зажмурился от сильной волны удовольствия. Осторожно Джин впустил в себе совсем немного для начала, слегка качнулся, а после, с силой сжав ногами бёдра Хоарана, медленно опустился вниз, позволяя твёрдой плоти раздвигать его мышцы и наполнять собой его тело, даря ощущение приятной завершённости и тёплого совершенства.
Он с трудом выдохнул, когда опёрся ладонями о помост и почувствовал себя единым с Хоараном. Тот с приглушённым стоном бросил было руки к Джину, но он успел поймать жёсткие запястья и сжать пальцами, припечатал их к гладкой поверхности и всмотрелся в затуманенные светло-карие глаза. На краю сознания стремительно промелькнула хорошая мысль, и Джин успел взять её на вооружение. Ухватившись крепче за запястья Хоарана, он отклонился немного назад и плавно приподнялся, затем неторопливо опустился. Удерживаясь за руки рыжего, он медленно двигался, каждый раз чуть меняя положение собственного тела в поисках оптимального варианта. Нашёл такой и позволил себе слегка увеличить скорость движений и их смелость. Его собственной набухшей плоти было уже невыносимо тесно в плену обтягивающей блестящей ткани, но пока он не решался высвободить её, опасаясь, что первым же резким движением доведёт себя до предела слишком быстро.
Зажмурившись, он продолжал двигаться. Дыхание резкими толчками вырывалось из приоткрытого рта, иногда сплетаясь с короткими стонами или всхлипами. Его же собственные движения отзывались внутри тела приятным нарастающим теплом, затопившим сначала живот, а после — всё остальное. Затем последствия каждого движения ощущались всюду — даже в кончиках пальцев. И Джин выпустил запястья Хоарана — сил не хватало, как и разума, чтобы продолжать держаться.