― Ты что имеешь в виду?
― То и имею. Землю удобряют мёртвым, чтобы она дала лучший урожай. Лес вот. Посыпать землю пеплом и трухой мёртвых деревьев ― и вырастут новые. Из мёртвого в живое. Нравится? Тогда наслаждайся. А я предпочитаю видеть, как живое умирает. Тонкий механизм, настроенный уникальным образом, разрушается… Это красиво.
― Но зачем?
― Ты не поймёшь, ― отрезал Эсмер, подкинув в костёр пару веток и едва не подпалив свой “хвост” ― длинную прядь слева. ― Вот огонь некрасив. Только и делает, что жрёт. И жрёт одинаково. Лиши огонь пищи ― подохнет. Искусственная стихия, если подумать. Сильная и мощная, но искусственная и смертная. Не годится.
Хоаран промолчал, потому что у Эсмера были веские причины для нелюбви к огню ― огонь и Эсмера как-то сожрать пытался.
― Земля… Природная стихия, но пассивная сама по себе. Ленивая. Она наблюдает. Сама по себе ― безвредна и убивать не умеет.
― А воздух?
― Смотря что считать воздухом… Атмосферу? Но она везде разная. Ладно, пусть ветер, идёт? Ветер зарождается тоже не сам по себе ― температура, давление и прочее. Но ладно, сочтём, что это тоже природное явление, а не искусственное, потому что ветер зарождается куда проще и чаще без участия человека, чем огонь. С другой стороны, предсказать движение ветра трудно, порой и невозможно. И на него трудно влиять, тоже порой невозможно. Поймать ветер ― тоже нельзя. Поэтому ветер и олицетворяет свободу. Убивать ему скучно, но иногда может. Нет, не моё. И он сам когда умирает, возрождается вновь.
― Ты даже стихии делишь на свои и чужие? ― пробормотал Хоаран, потыкав палкой в выкатившееся из костра полешко.
― Положим. Что там у нас ещё? Вода. Вода мне нравится. Она бессмертна и подобна фениксу ― меняет формы. Она равнодушна ― даёт жизнь и отнимает, словно божество, которому нет дела до смертных. Поглощает и хранит тайны, умеет быть спокойной и впадать в ярость, много чего умеет. Но она равнодушна. Слишком отстранённая. Могла бы стать идеальной убийцей, но ей это скучно. Тоже не моё. И, кстати, она похожа на ветер ― тоже свободна. С течениями, отмелями и погодой тоже фиг угадаешь. А если вода и ветер вместе… Это мне нравится. Вместе они убивают прекрасно, их гнев великолепен.
― Спасибо. Вспомню твои слова, когда в море застигнет буря. Или прихвачу тебя с собой ― насладишься, сидя, так сказать, в первом ряду.
― Да пожалуйста. Металл… Металл я люблю. Природная стихия, которую не признают на Западе, но на Востоке люди всегда были умнее. Сам по себе металл любит убивать, он сходит с ума от желания убивать. Впрочем, золото и серебро научились убивать давно. Вселили в человеческие сердца любовь к себе и жадность ― и вуаля! Эх, сладкие времена золотой лихорадки… Жаль, что не застал, хотя люди и сейчас убивают за деньги, а деньги ― это металл, как ни крути. Все бумажки обеспечиваются золотом. Или уже платиной? Неважно. Золото, платина, серебро, оружие, деньги… Металл любит убивать. Он совершенен. Даже плуг чёртов ― из металла.
― Чёрт, неужели ты даже плугом готов убивать?
― Любым металлом. Железо… В любом языке ― это сильное слово. Оно даже сильнее, чем слово “война”. И с его помощью совершались самые прекрасные убийства… ― мечтательно договорил Эсмер, погладив одну из металлических заколок на длинной тёмной пряди. ― Без железа люди слабы. Кстати, самые тонкие ценители красоты ― маленькие дети. Иногда они меня понимают. Наверное, ты и сам не раз видел, как некоторые дети любят “убивать” свои игрушки ― безжалостно разбирают их и ломают. Так что смерть ― это непередаваемо красиво…
― Знаешь, что гораздо хуже обычного психа?
― Чего?..
― Хуже всего тот псих, который верит в собственную идеальность и непогрешимость. Рассуждаешь ты верно, но посылки неправильные.
― Да плевать. Главное, что рассуждаю верно и в свои рассуждения верю, ― отмахнулся Эсмер.
― И имя у тебя подходящее. Если бы ты с ним не родился, то тебе следовало бы его взять самому.
Эсмер сверкнул довольной улыбкой.
― Наверное, именно из-за него я и стал задумываться о семейном промысле всерьёз, когда был ребёнком. Эсмер Чжанавар ― Тёмный Хищник ― опасен, но обаятелен, душа компании и специалист по профессиональному убиению ещё живого.
― Избавь меня от этого, ― попросил Хоаран. ― Почему ты не убиваешь технику? Ведь мог бы. А вместо этого…
― Техника мертва. Сама по себе. Искусственная форма. Жизни в ней нет, одна смерть. Но мне нравится оживлять её. Иногда оживлять жизнями тех, кого я убил. И вот потом она тоже умирает красиво.
― Ты точно псих. Всё, даже слушать не хочу, что ты там ещё любишь творить!
― Ты просто не понимаешь… ― грустно ответил Эсмер. ― Знаешь, если бы люди научились понимать друг друга, они нашли бы огромное количество прекрасного. Того самого, что прежде не замечали и не понимали. Я верю, что ты видишь красоту в своих боях и драках, что они нужны тебе, но не понимаю. Не могу постичь работу твоего разума и проследить за мыслями. Верю, но не понимаю. Вот и ты поверь мне, что живое умирает потрясающе красиво. Ты не поймёшь и не увидишь этого, но просто поверить можешь же?
― Иди ты…
― Всё-таки ты толстокожий ― хреново чувствуешь других людей.
― У меня вообще с чувствительностью всё плохо, так какая теперь разница? ― растянувшись на траве, лениво отозвался Хоаран.
― Для того, чтобы понимать, не чувствительность нужна. Если продолжишь в том же духе, однажды просто сломаешь его и даже этого не заметишь. “Горе сердцу, которое льда холодней…”
Хоаран резко сел.
― Что ты сказал?
― Ты о чём? ― невинно переспросил Эсмер. Он тоже растянулся на траве, как недавно Хоаран, сорвал травинку и принялся её грызть.
― Про сломать.
― Если ты не будешь пытаться хоть иногда понять Джина, то сломаешь. Он потеряет надежду. Будет думать, что проще молчать, чем пытаться что-то объяснить. И будет медленно умирать, сгорая от невысказанных желаний, чувств, стремлений и мечтаний. Обычное дело. Он и так, похоже, слишком много всего накопил в себе ― много всего, что осталось невысказанным. Он как чаша, наполненная болью до краёв. Ещё немного ― и всё. Тебе наоборот нужно заставлять его говорить, чтобы он хотя бы по капле терял эту боль, что уже есть внутри него. Просто помоги ему немного, чтобы он пусть и не забыл, но перестал проживать эту боль снова и снова. Очисти его воспоминания, сделай их безвредными. Пусть будут просто грустной памятью, которую однажды заменит память светлая и чистая… Поверь мне, это так. Как профессионал тебе говорю. Человека можно долго пытать и наполнять болью, но если не заставить его вовремя выплеснуть из себя эту боль, то…
Эсмер умолк и провёл ладонью по волнистым волосам, немного прищурил глаза, всмотревшись в звёздное небо, и продолжил:
― Ирония в том, что он выбрал именно тебя для этой цели, хотя ты самый непригодный для такой задачи объект. Но он выбрал тебя ― и он уже не может этого изменить. Могу поспорить на собственную голову, что всё началось именно так ― он пытался поделиться с тобой своими воспоминаниями. Просто был какой-то момент, который заставил его поверить, что именно ты можешь помочь ему. Скорее всего, этот момент ― мелочь по сути ― произвёл на него очень сильное впечатление. Но ему хватило этой мелочи, чтобы поверить в тебя. Ну, так было?
Хоаран отвернулся от костра, смотрел куда-то во тьму, куда свет от огня не добирался. Брови сошлись на переносице, а в голове звучали торопливые сбивчивые слова, которые Джин так спешил тогда произнести. И шёл дождь.
Так и было, пожалуй, Эсмер не промахнулся, впрочем, специалист по пыткам и должен быть необыкновенно проницательным, чтобы находить самые уязвимые и сильные места жертв и не позволять им погибать раньше, чем надо. Другое дело, что он не просто проницателен, а воистину видит всех насквозь ― буквально.
― Ладно, молчи себе, но я уверен, что всё было именно так. Он сильный человек, но предел есть у всех. И тогда он предела достиг. С помощью тебя он просто увеличил немного свои возможности, но предел всё равно остался опасно близок. Не могу только понять, что же такое особенное он в тебе нашёл? Не хочу сказать, что ты плох: предательства от тебя Джин уж точно не дождётся, но в плане любви и духовной поддержки ты полный ноль, уж извини. Тебе бы подошёл кто-то другой, кого твоя любовь могла бы защитить, кому отчаянно была бы нужна твоя сила ― та самая сила, которая защитит и обережёт. Для спасения ни ты, ни твоя любовь не пригодны вовсе. У Джина самого силы достаточно ― от тебя ему не сила нужна. И не защита. Нет, я просто не представляю, как его так переклинило, что он выбрал именно тебя. По-моему, он должен был нехило хряпнуться башкой или с дуба рухнуть, чтобы положить глаз именно на тебя. Ума не приложу. Хотя он японец, а эти ребята неизлечимые фаталисты…