― Хо, ребята с пикапом… ― прозвучал где-то далеко голос Эсмера.
― Пусть поторопятся, ― коротко ответил Хоаран. Тоже вдруг где-то далеко.
― Хоа…
― Помолчи, ― велел Хоаран. Его лицо теперь казалось почему-то нечётким.
― Я просто… рад… что ты…
― Придурок. Он не попал бы в меня.
― Да, я всегда говорил, что ты умеешь находить самые нужные слова…
― Заткнись, Эсмер!
― Всё равно… Хорошо, что ты… в порядке…
― Идиот! ― И горячий знакомый запах у самого лица, мягко скользнули по щеке длинные пряди. Поднять руку оказалось так же тяжело, как держать на плечах небо. Неважно, всё равно ведь дотянулся пальцами до волос, рыжих волос, правда, цвет почему-то не различить уже. Точнее, уже ничего не различить, как будто и вовсе видеть перестал. Или это просто веки стали такими тяжёлыми, что их не поднять? Неважно, главное, что дотянулся и прикоснулся.
― Хоа…
― Чжин, ну помолчи ты! ― умоляюще попросил Хоаран с непривычно сильным акцентом. Куда-то подевалась боль. Наверняка Хоаран постарался. Обжигающие горячим пальцы скользнули по щеке, шее, а на правый бок словно кирпичей наложили. Или это Хоаран так сильно прижимал свою футболку?
― Ты его поднимешь?
― Подниму, ― огрызнулся упрямый осёл.
― Лекарства надо какие?
― Чёрт, я не медик, Эсмер.
Кажется, его и впрямь подняли, только почему-то говорить он больше не мог ― не получалось. Тоже Хоаран виноват, конечно же.
― А кровь остановить?
― Да уже. Обезболивающее тоже не нужно.
― А что…
Вот, положили на что-то мягкое. Потом приподняли голову и устроили на чём-то не мягком, но удобном.
― Паршивая рана. Пуля внутри осталась.
Чья-то ладонь тронула волосы, погладила.
― Пистолет паршивый был. Расстояние, ну этот ещё в движении ― вот и застряла. Пробойная сила мала. Будем выковыривать?
― Иди ты… Скажи, пусть к Костоправу рулит. И поскорее.
― Ладно. Удачи.
― К чёрту… О трупе, главное, позаботься.
О каком ещё трупе?
Ладонь перебралась на лоб, и примерещился близкий горячий запах. Знакомый.
Хоа…
Невыносимо не видеть, не двигаться, не говорить. Оставалось только слушать и чувствовать, последнее ― частично. Пожалуй, чувствовал он лишь головой и шеей, остальное тело не чувствовало ничего, точнее, казалось, что его больше нет вовсе.
Горячее прикосновение к виску, тёплое дыхание и тихо ― едва слышно ― над ухом:
― Придурок… Какой же ты придурок, Чжин…
Ну, может быть, он и не самый умный на свете, но позволять рыжему умирать из-за него ещё хоть раз Джин не собирался. И наплевать, что с Хоараном не всё понятно. Зато всё понятно с Джином. Та дрянь, что жила внутри, ни за что не позволила бы ему умереть, так ведь? Вот и хорошо. Но даже если он всё-таки умрёт… Это лучше, намного лучше, чем если умер бы Хоаран. По крайней мере, это не больно ― умереть за рыжего.
Действительно не больно.
“Совсем не больно, Эндзэру… Честное слово”.
_____________________________
* Biraz şans ve bir bisiklet, Kim tutunmuş zamana… ― Немного удачи и байк ― осталось просто улучить момент… (турецк.) Строки из песни Mor Ve Ötesi ― Bisiklet.
5. Граница жизни и смерти
Дорогу истинной любви
мостят из плоти и крови.
И если кто по ней пошёл,
то должен приподнять подол.
Хафиз
Тишина ласкала слух. Почему-то казалось, что сейчас она жизненно необходима.
В голове воскресали обрывки воспоминаний ― смутных, незавершенных, неясных, блёклых и ярких. Мелькающие огни, хриплый шёпот, непонятные корейские слова, белые стены, слепящий свет в глаза, назойливый писк, резкие окрики, звон металла, белые стены, тьма, тёплые ладони, опять осточертевшие белые стены, слепящий свет, тьма, тепло и вновь мелькающие огни…
Невнятный бред какой-то.
И вот ― тишина. Почти тишина. Или настолько тихо, что он слышал собственное дыхание? Слабо шевельнулся, приподнял руку под одеялом, провёл по груди, боку и бедру… Так, из одежды ― прилепленный на бок пластырем компресс из бинта. И всё.
Озадаченно открыл глаза. Знакомая стена, ярко освещённая неоном. Под головой ― подушка, сверху ― одеяло, которым укрыт от шеи и до кончиков пальцев на ногах, а справа кто-то спал, уткнувшись носом ему в плечо. Шевельнулся уже смелее ― в правом боку вспыхнула тягучая ноющая боль.
Ладно… По крайней мере, ясно, что он в гараже, и здесь ― Хоаран. Джин осторожно повернул голову и для надёжности с минуту поглазел на рыжие пряди, после чего дотянулся левой рукой и с невыразимым наслаждением запустил в них пальцы. Хоаран сонно пробормотал что-то и перевернулся на живот, легонько толкнув плечом, но голову убирать не стал, наоборот ― прижался к плечу лбом сильнее. Ему всегда жарко, вот и сейчас спал под простынёй, которая совершенно не скрывала очертания длинных ног и узких бёдер, как не скрывала и того, что он полностью обнажён. Одна из его привычек, впрочем, именно эта Джину нравилась всегда. Он любил представлять по ночам, что простыни нет вовсе, или же заходил дальше ― и тихонько, сантиметр за сантиметром, эту простыню с рыжего стягивал, чтобы потом смотреть на него, а иногда и прикасаться.
В общем-то, он не уставал поражаться той гармоничности, которой был отмечен облик Хоарана. И ему всегда казалось, что Хоаран и впрямь появился на свет не так, как все нормальные люди, а… его как будто руками сделали ― в буквальном смысле. Потому что невозможно поверить, что случайный набор генов мог привести к такому результату. Ну, положим, корейцы всегда славились красотой как в Китае, так и в Японии: и девушки, и юноши. И всё-таки… Хоаран даже в эту концепцию не вписывался. Так много шрамов, есть и жутковатые, и на ком-то другом они действительно смотрелись бы отталкивающе, а вот на Хоаране ― уместно и гармонично, словно именно так и было задумано изначально.
Или же просто у Хоарана именно тот тип внешности, что сводил Джина с ума? Тогда почему он только один такой? Наверное, Джину суждено однажды сломать мозги от попыток понять и объяснить эту загадку. Сколько бы он ни пытался найти ответ на вопрос… Почему? Мало того, что парень, так ещё и вызывал сумасшедшее желание и необъяснимое восхищение. На Хоарана Джин мог смотреть часами ― без устали, а может, и не часами, а целую вечность. И если вспомнить, как Хоаран выглядел в традиционном деловом костюме…
Джин зажмурился и постарался побыстрее отогнать это воспоминание, иначе и спятить недолго.
И он едва не подскочил на месте, вспомнив одно немаловажное обстоятельство.
Три недели!
Три недели ― без Хоарана! Ну, всё понятно. Он ведь действительно сходил с ума всё это время, жил одними мечтами, а они до сих пор остались лишь в воображении, но не в реальности. Без рыжего Джин не мог обрести покой, уверенность. Он не чувствовал себя живым и нужным. У него просто не было никаких доказательств собственного существования, тех самых доказательств, которые могли бы удовлетворить его. А доказательства, питавшие его веру, в силах дать ему только Хоаран ― больше никто и ничто. Потому что только Хоаран никогда не лгал ― рыжему можно верить всегда и во всём, ведь он говорил правду даже тогда, когда эта правда причиняла ему боль…
Джин ласково отвёл длинные пряди в сторону, погладил тёмную бровь, осторожно тронул кончиком пальца опущенные ресницы и приложил ладонь к тёплой щеке. Дотянулся большим пальцем до сомкнутых губ и мучительно медленно повторил их очертания, прикоснулся к упрямому подбородку…
Хоаран сонно открыл глаза.
― Какого… чёрта!
― Это точно, умеешь ты находить нужные слова… ― пробормотал Джин, едва узнав собственный голос ― такой слабый и прерывистый.
Хоаран приподнялся на локте и решительно ухватился за запястье Джина, чтобы водворить его руку под одеяло.
― Тебе спать положено. Хотя бы до утра.
― А что…
― Уймись.
― Да подожди ты! ― возмутился он, когда Хоаран в мгновение ока умудрился упаковать его в одеяло чуть ли не по самые уши. ― Где этот… Который…
― Шторм в морге, и он точно не стоит того, чтобы ты из-за него переживал.
― А как он туда попал?