Впереди справа, в шести рядах от него, сидел Сэм Райдер, но Мэтью не слишком обрадовался, мгновенно заметив сенатора среди публики, до отказа заполнившей зал. Голландца рядом с ним не было. Райдер сидел с маленькой пожилой женщиной, которую Мэтью не знал. Он и Сэм Райдер жили в Джорджтауне и когда-то, совсем недолго, вращались в одних и тех же кругах. Но молодой сенатор из Флориды теперь предпочитал думать, что Мэтью Старка больше не существует. А жаль.
Говорит, что охотится за алмазом — за самым большим алмазом на свете. Ты можешь поверить?
Это были слова Проныры. Все-таки тот имел дело с сенатором Райдером. Да? сказал себе Старк, я верю. «Эх, Проныра, друг мой, — подумал он под звуки бесконечной симфонии Шуберта, — во что же ты втянул меня на этот раз?»
Джулиана спрятала черную кожаную сумку в укромном углу уборной комнаты и попыталась забыть о ее содержимом. Там лежали черное креповое платье 1936 года, розовые чулки и туфли с Т-образным ремешком спереди, пестрый, расшитый блестками тюрбан, португальская шаль, которой обычно покрывали пианино в благопристойном филадельфийском доме ее бабушки, и сумочка с ярким гримом. Там была Д. Д. Пеппер. Джулиана знала, что рискует, но сегодня кто-то не смог играть, и Лэн предложил ей одиннадцатичасовое выступление в «Аквэриан». Она еще ни разу не играла для ночных посетителей. Разве она могла отказаться? «Ах, Лэн, извини, но сегодня я выступаю в Линкольн-центре». Бред. Джулиана сказала ему, что будет дрожать от страха.
Но это означало, что она отправится прямо из Линкольн-центра и проделает, безумный, рискованный путь в Сохо.
Ей приходилось играть с огнем.
Она все тщательно спланировала. После концерта она наденет черное платье, черные ботинки и черное кашемировое пальто. В такси спрячет светлые волосы под тюрбан, так что ей не придется красить их ни в розовый, ни в красный, ни в другой цвет, и накинет бабушкину шаль поверх пальто, чтобы оно больше подходило Д. Д. Лэн, если увидит, сразу узнает кашемир, но она должна рискнуть. Наконец, нужно будет натянуть розовые туфли Д. Д. и подгримироваться. Чулки она наденет сразу после концерта, под ботинками их никто не увидит.
Проще простого, надо лишь все рассчитать и собраться с духом.
Но сначала ей предстояло сыграть концерт Бетховена. Джулиана глубоко дышала и, закрыв глаза, сосредоточилась; на этот раз мысль о том, что память подведет ее, не приводила в ужас. Вероятность того, что она вдруг забудет какой-нибудь пассаж перед публикой, до отказа заполнившей Линкольн-центр, перед оркестром Нью-Йоркской филармонии, волновала ее меньше всего.
«Ты зажгла свечу с обоих концов, — сказала она себе, — и если ты забудешь про нее, то обожжешь свою задницу».
Райдер не давал воли чувствам. Так он просидел первую часть концерта. Он развил в себе вкус к серьезной музыке, но с облегчением узнал, что ему не придется слушать трудных сочинений современных композиторов. И тем не менее сенатор обнаружил, что им овладело нетерпение. Ему хотелось, чтобы концерт скорее закончился, ведь он пришел сюда не за этим.
В перерыве он не стал оглядываться по сторонам в поисках де Гира, так как не был уверен, в зале ли тот. Он слегка улыбался Рахель Штайн и поддерживал вялую беседу. Он понимал, что пока с ними нет Катарины Фолл, им нечего сказать друг другу. А встреча с ней, он был уверен, окажется недолгой. Он затеял опасную игру — одновременно с Рахель Штайн, Филом Блохом и Хендриком де Гиром. А что ему оставалось делать? Все будет хорошо.
— Вам доводилось бывать на концертах Джулианы Фолл? — спросила его старуха.
Дочь Катарины Фолл. Ее сегодняшнее выступление давало ему удобную возможность собрать их всех вместе, не рискуя почти ничем. Женщины не увидят де Гира, а Голландец сможет заметить их или из холла, или из зала, или снаружи. Для Райдера это не имело значения. Он был вполне уверен, что де Гир не станет рисковать и не захочет встречаться лицом к лицу ни с одной из них. Все было так просто. Все было предопределено.
— Нет, — ответил он. — У меня не было такой возможности, но я понимаю, как она хороша.
— Феноменально, так мне говорили. Так что нужно послушать.