Она поиграла несколько секунд, остановилась и повернулась к нему.
— Вам известно, что у него хрипят басы?
— Верно, — уклончиво ответил Лэн.
— Сегодня я как-нибудь обойдусь, но вы должны настроить его.
— Обязательно, крошка. Мы все поправим.
И не успел он спихнуть ее маленькую попку со стула, как она начала играть. И тут он уже не смог прервать ее. Он просто стоял и слушал. Ее техника была поразительной. Он никогда не слышал, чтобы этот роялишка издавал такие звуки, и к черту басы! Но она не давала себе увлечься, неотступно следуя нотам, которые были в ее голове. А он вдруг почувствовал, как что-то внутри нее рвется наружу. И если оно когда-нибудь выплеснется — черт! — он хотел бы посмотреть, как будут сотрясаться эти стены!
Она сыграла три мелодии и остановилась. Затем повернулась на стуле. Снизу в ожидании вердикта на него сквозь розово-голубые пряди волос смотрели ее глаза. Она ровно дышала и совсем не казалась взволнованной. У Лэна сложилось впечатление, что если он откажет ей, она просто пожмет красивыми покатыми плечами и прошествует к выходу, а ее самолюбие останется нетронутым.
— Ну что ж, неплохо, Д. Д.
Фальшивое имя, решил он. Кому, черт побери, пришло бы в голову назвать крошку с такими глазами Д. Д.? В фамилию Пеппер он тоже не поверил.
— Спасибо, — сказала она.
Простая вежливость и никакого чувства облегчения, так показалось Лэну. Она знала, что была хороша.
— Тебе не хватает только раскованности, подпусти жара, когда играешь.
Она насупилась и причмокнула фиолетовыми губами.
— Вы хотите сказать, больше импровизации?
— Да-да, импровизации.
Во что же ты ввязываешься, детка, подумал он. А сам уже говорил:
— Ты можешь играть во время завтраков, если хочешь. Мне нужен человек, который сможет отыграть днем в воскресенье. Если, конечно, тебе это интересно. Мы иногда приглашаем сюда исполнителей классики. Ты знаешь что-нибудь из Баха или Бетховена?
— Я бы предпочла держаться джаза или поп-музыки. Когда мне приступать?
— Завтра вечером.
— Завтра вечером я не могу.
— Не можешь?
— У меня уже договоренность.
— Ты играешь в другом клубе?
— Нет.
Она не собиралась ничего объяснять.
— А как насчет воскресенья?
— Вы что, хотите, чтобы я начала с обедов?
— Ну да. Ты же не Эрл Хайнс, крошка.
И тут ее роскошные нежные белые щечки стали пунцовыми.
— Хорошо, мистер…
Черт! Она даже не помнит его имени.
— Везерелл, — невозмутимо подсказал он. — Лэн Везерелл.
Она никогда не слышала о нем. У нее ушло две недели на то, чтобы уяснить, кто он такой. Тогда она заявила, что любит хоккей, а не баскетбол. Он как-то невзначай упомянул Уэйна Грецки, но она лишь переспросила «Кто?». Еще одна маленькая неувязка, которая вместе с остальными складывалась в одну большую ложь. Но Лэн решил для себя, что если Д. Д. Пеппер когда-нибудь захочет пооткровенничать с ним, тогда он ее и выслушает.
А пока этого не случилось, он позволил ей быть той, кем она желала.
— Привет, малышка, — протянул он, ухмыляясь. Сейчас ее глаза были накрашены сверкающими золотистыми тенями. — Рад тебя видеть. Ну как Новая Зеландия?
Доли секунды она смотрела на него, словно не понимая, о чем он толкует. Похоже, она забыла, что оставила его на четыре месяца, для того чтобы полазать по горам Новой Зеландии. Но тут ее осенило, и она рассмеялась.
— Новая Зеландия ужасна.
С таким же успехом она могла сказать ему, что была в Якутске.
— Ты привезла мне овцу?
— Открытки.
Черт, где она раздобыла открытки? Можно было поклясться, что не в Новой Зеландии.
— Ты готова играть?
Она широко улыбнулась, и на этот раз в ее улыбке было облегчение.
— Конечно.
— Тогда пошли. А потом расскажешь о Новой Зеландии.
— С удовольствием.
Блеск ее глаз подсказал ему, что ей доставляет удовольствие врать. Но внутри их ждала послеполуденная толпа и маленький рояль, и было видно, что она им рада.
Одинокий голландец, стоя у западного входа в Центральный парк на 81-ой улице, курил сигару. На противоположном углу располагался Музей Естествознания, а на другом — престижный Бересфорд. Со своего наблюдательного пункта он хорошо видел как оба входа в Бересфорд, так и вход в Центральный парк. У каждой двери в Бересфорд стояло по швейцару в зеленой униформе, окантованной золотистой тесьмой. Они мало беспокоили Хендрика де Гира. Если понадобится, он пройдет мимо них. Но сейчас он только наблюдал.