Он потушил спичку и бросил ее в пепельницу, выпуская клубы зловонного дыма.
— Джулиана, — сказал он, — нам нужно поговорить.
Сердце ее забилось. Он узнал про Д. Д.! Но это невозможно. Шаджи ни за что не согласился бы обедать с ней, если бы ему стало известно, что сегодня днем в одном из клубов Сохо она играла Моуза Эллисона. Он бы набросился на нее с ножом для бифштекса.
— О чем? — спросила она.
— О том, что с тобой происходит.
— Со мной? Я только что вернулась из отвратительного турне по Европе, а в субботу вечером играю свой сотый в этом году концерт в Линкольн-центре. Вот что со мной происходит.
Шаджи держал сигарету в уголке рта, не затягиваясь. Они сидели в маленьком итальянском ресторанчике совсем рядом с Бродвеем в верхней части Вестсайда. Он не отличался роскошью, и если бы кто-нибудь из обедающей братии вдруг распознал в этой парочке всемирно известных музыкантов, Шаджи с Джулианой просто пришлось бы уйти. Джулиана пила крепкий кофе, надеясь, что он нейтрализует действие вина и поможет справиться с ощущаемой по возвращении из Европы разницей во времени. Дома ей еще предстояло просмотреть концерт Бетховена, который она будет играть через два дня.
— А после концерта? — спросил Шаджи. — Что потом?
— Съезжу в Вермонт на недельку-другую и устрою себе каникулы. Я их заслужила. Потом вернусь и следующие несколько месяцев буду работать и записываться. До весны концертов не намечается. Этот год у меня такой насыщенный. Но все это ты знаешь. Шаджи, о чем ты спрашиваешь?
— Не езди в Вермонт, — сказал он.
— Что?
— Ты слышала меня. Не езди.
— Шаджи, мне нужно отдохнуть. Черт возьми, я заслужила отдых!
— Тебе нужно работать.
— Я работаю постоянно. Я колесила четыре месяца и…
— Настоящее наслаждение пианист получает за инструментом, а не на концертной сцене. Джулиана, последние несколько лет ты выступаешь очень много, убийственно много. Я знаю. Ты даешь сотни концертов в год. И ты знаешь, что я одобряю твое решение свернуть выступления. Но я не хочу, чтобы ты уезжала в Вермонт, по крайней мере сейчас. Ты должна вновь испытать наслаждение работы за инструментом и сделать это как можно скорее.
— О, Господи! Шаджи, ведь я собираюсь уехать всего на неделю.
Шаджи глубоко затянулся, несколько секунд удерживая дым, и выдохнул. Джулиана закашлялась и глотнула немного кофе, но он ничего не замечал. Он как обычно целиком ушел в свои мысли. «Если бы мы поженились, — подумала она, — то это продолжалось бы не больше двух недель.»
— Пианист не проводит каникулы там, где нет инструмента, — сказал он.
Мерзавец, подумала Джулиана, но сдержалась. У нее был маленький старый домик на берегу Баттэнкилл-ривер, в юго-западной части Вермонта, и зимой ей нравилось смотреть на огонь, пылающий в камине. Она предвкушала, как будет сидеть у огня, набросив на колени стеганое одеяло, читать, и не вспоминать о музыке. Это правда, в Вермонте не было инструмента. Она не привезла туда даже проигрыватель. Единственное, что у нее было, это тишина.
— Шаджи, — осторожно заговорила она, сдерживая раздражение. — Я не ты. Мне необходимо отдохнуть некоторое время, и я уеду.
— Это будет ошибкой.
— С чего вдруг поездка в Вермонт станет ошибкой? Будто я еду туда в первый раз.
— Я был в Копенгагене, Джулиана.
— Дерьмо.
— Да.
Ее выступление в Копенгагене нельзя было назвать выдающимся. Оно было откровенно рядовым. Но в разговоре с Шаджи не сошлешься на неудачный вечер, и Джулиана знала, что оправдываться бесполезно.
— Да, играла я отвратительно, — согласилась она. — Но тут уж ничего изменить нельзя, даже если я откажусь от Вермонта. И какого дьявола ты шпионишь за мной на концертах? Тебе больше нечего делать?
— Я был и в Париже.
— А, ну тогда ты должен понять, что Копенгаген был просто случайностью.