— Ну нет, больше я туда не ездок, — решительно заявил Назиров.
Муртазин холодно посмотрел на него, но и на этот раз не повысил голоса.
— А это, Назиров, называется трусостью. А хуже трусости нет ничего! Если вам разок дали по зубам, не отступайте, злитесь пуще. Кстати, и по зубам-то вам дали совсем легонько, не до крови. Ведь идею-то вашу не отвергли, придрались только к частностям. Отдохните — и за работу. И молчок! Никому ни звука, что проект забракован. Скажите, что оставили для более подробного ознакомления.
Назиров ушел. Неудача Назирова не была для Муртазина неожиданностью. Ничего другого он и не ждал от первого захода. И все же было очень неприятно. Чаган небось уже пронюхал. Потирает, по всей вероятности, руки от удовольствия: «Очень хорошо! Пусть на своей шее почувствует, что значит быть директором на периферии».
Муртазин выкурил папиросу. Мысли его снова вернулись к плану. Необходимо немедленно найти какой-то выход, иначе придется примириться с фактом поражения. Что бы придумать?..
Снова вошла Зоечка и доложила, что приехал Семен Иванович Чаган и просит принять его.
«Этого еще недоставало!» — подосадовал Муртазин. Но отказывать в приеме Чагану не стал.
— Зовите, — обронил он.
Чаган колобком вкатился в кабинет и долго тряс Муртазину руку. Чаган держался свободно, на приятельской ноге. Муртазин был насторожен и лишь из приличия изображал улыбку на лице.
— Впрягся, значит, — заговорил Чаган, расположившись на диване. — Крутится-вертится шар голубой?.. Как с планом? Вытянул?
— Как будто, — ответил Муртазин, чувствуя, как жаром обдает все тело.
— Знамя, значит, не отдашь?
— Думаю, что нет.
Семен Иванович мгновенно смолк. Улыбка сползла с его лица. Такой вот, без маски веселого балагура, он выглядел куда более приятным. Муртазину даже стало жаль его. Бедняга! Видно, из кожи лез, чтобы заполучить первое место в соревновании.
— А я, признай, Хасан Шакирович, все же честный человек, — снова заулыбался Чаган и сразу стал неприятен Муртазину. — Ведь попридержи я натяжные станции — вы бы сели. Кстати, как они работают? Жалоб нет? Дай, решил, заеду к Хасану Шакировичу, своими глазами посмотрю на эти самые станции.
Они отправились в сборочный, затем в испытательный цех. Семен Иванович говорил без умолку, хвастался своими станциями, но в то же время не спорил, когда указывали на недостатки. На ходу его быстрые глазки прощупывали самые темные уголки цехов. И Муртазина вдруг охватило подозрение, что Чаган вовсе не своими натяжными станциями интересуется, а приехал затем, чтобы проверить, как обстоят дела на «Казмаше».
Когда Чаган уехал, Муртазин долго стоял неподвижно посреди кабинета, точно прислушивался к далекому грому, перекатывающемуся по-над невидимым лесом, потом быстрыми шагами подошел к телефону.
— Зоечка, Зубкова ко мне.
Маркел Генрихович, прилизанный, подтянутый, в прекрасном коричневом костюме, с ярким — в меру — галстуком, немедленно появился в кабинете и положил на стол отпечатанные на машинке листки. Это был праздничный доклад Муртазина. Но Муртазина сейчас интересовало не это. Он бросил на Зубкова тяжелый взгляд.
— Теперь я вижу результат вашей оперативной работы, — сказал он с иронической усмешкой. — Мы, по всем признакам, не выполним план по готовой продукции…
— Не по нашей вине, Хасан Шакирович, — поспешил заверить Маркел Генрихович. — Ни Новосибирск, ни Тамбов не дали необходимейших деталей. Там сидят два моих толкача. Уверяю: детали вот-вот будут…
— Доставка как, самолетом?
— Придется.
— А во что это нам встанет?
— Да уж не дешево.
— Но… чтобы это в последний раз, — предупредил Муртазин. — Затем пойдите в сборочный… Растолкуйте.
Зубкову-то не нужно было растолковывать, он прекрасно понял все с полуслова. Склонив голову в безукоризненно вежливом полупоклоне, он вышел из кабинета и прямиком направился в сборочный цех. Там он провел «конфиденциальную беседу» с начальником цеха, а затем со своим близким приятелем — начальником ОТ К, молодым и довольно бесталанным инженером.