Прозвенел звонок, оповещая о конце перерыва. Начался концерт.
В зале стоял непрерывный хохот, когда на сцену вышли «машинные доктора» — Карим с Басыром — и стали изображать одного за другим рабочих механического цеха. Сулейман смеялся до слез, когда они начали представлять его беседующим с Погорельцевым: как он то выбрасывает руки вперед, то заводит назад, шлепает тыльной стороной правой руки по ладони левой, как ходит, выпятив грудь, — ну точь-в-точь Сулейман. Даже ноги, похоже, такие же…
Но вот, засунув обе руки в карманы, на сцену вразвалку вышел человек. Остановился посредине и, задрав голову, тихо засвистел.
— Аухадиев! — пронеслось по залу.
Кое-кто уже оглядывался по сторонам, — здесь ли он сам. Затеет еще скандал, с него станется.
Кончив насвистывать, «Аухадиев» вынул из кармана бутылку, опустошил ее и, хрюкая наподобие свиньи, на четвереньках уполз со сцепы.
Зал наполнился веселыми криками, смехом, аплодисментами.
После Карима с Басыром на сцену вышла Гульчира. Аккомпанировал ей Гена Антонов. Подняв крышку рояля и положив руки на клавиши, он притих, подняв влюбленные глаза на Гульчиру. Наконец та едва заметным движением наклонила голову. Пальцы Гены коснулись клавишей, и зазвучал первый аккорд. Гульчира не без умысла согласилась, чтобы он аккомпанировал ей, — хотелось помучить Назирова.
Пока она пела, Ольга Александровна тайком наблюдала за Назировым.
Пряча побледневшее лицо, он уткнулся лбом в спинку стула.
Когда Идмас узнала, что «этот сумасшедший старик Сулейман утащил» с собой на охоту Назирова, она ударилась в панику: рухнули ее планы… Сулейман либо сделает Назирова своим зятем, либо подстрелит его.
Перед глазами Идмас вставали картины одна ужасней другой. Она ругала себя за медлительность, робость, нерешительность. Бушевала. Плакала… О муже, о детях она и думать забыла. Бросив на попечение горбуньи Хадисы приехавшего в гости отца, она побежала к Шамсии. Влетев в дверь, она кинулась ей на шею и зарыдала.
Перепугавшаяся насмерть Шамсия, узнав причину истерики, сухо отрезала:
— Не строй из себя дурочку, Идмас.
Идмас с ужасом взглянула на нее. Этот старый Зонтик, эта откормленная на убой индюшка смеет так говорить с ней. Издевается над ее чувствами. Может, мечтает еще и Азата отнять у нее, ведьма!
Идмас готова была в ту минуту вцепиться в ярко-желтые, как крылья попугая, крашеные локоны подруги. Глаза ее метали искры. Ноздри трепетали. Она задыхалась от ярости. А Шамсия спокойно стояла против нее, продолжая насмешливо кривить рот. Ее взгляд как бы говорил Идмас: «Что, не обошлась без меня? Прибежала-таки! Мне ведь все известно, все сплетни на мой счет. Ну, да я на тебя не сержусь. Дивлюсь только твоей глупости. Кого убедили эти нелепые сплетни? Ну, дала пищу языкам, да надолго ли? Давно все стихло. Не поверили… А я вот припасла такое — сразу свалит с ног и тебя и Назирова. Но пока держу про себя. Не пригодилось бы для дела покрупнее…»
Идмас, хорошо знавшая, на какое коварство способна Шамсия, чувствуя свое бессилие перед ней, все больше съеживалась под ее холодным взглядом.
— Сулейман горяч, но не так глуп, как ты, — сказала Шамсия ядовито. — Зачем ему стрелять в человека. Разве нет в лесу медведей и волков?
Шамсия прекрасно понимала, что Идмас сама не верит своей выдумке. Дурит просто. Жаждет острых переживаний. Когда на нее нападает такой стих, она в состоянии бог знает чего натворить. Зная эту слабость Идмас, Шамсия решила воспользоваться ею.
— Ну нет, милая, — протянула она с какой-то злобной вкрадчивостью, — ты боишься не того, что убьют Азата, а того, что помирят его с Гульчирой. По-моему, Сулейман уже помирил их. Наверняка!..
— Ах! — вскрикнула Идмас и повалилась на диван. Но через секунду вскочила и, подбежав к Шамсии, бросилась перед ней на колени. — Шамсия-апа, дорогая, что мне делать, научи! — молила она. — Ты ведь можешь. Всю жизнь помнить буду… Вот бриллиантовое колечко, — дрожа, стянула она с пальца кольцо. — На, возьми… Возьми, Шамсия-апа, милая, дорогая! — Нащупав мизинец Шамсии, она пыталась надеть на него кольцо. — Золотые часы свои не пожалею, только сделай Азата моим! Зачем так смотришь на меня? Не веришь?.. Когда же я тебя обманывала, Шамсия-апа, дорогая…
Шамсия снизошла наконец к мольбам и, погладив ее по голове своей пухлой рукой, принялась внушать:
— Ты, милая, сама виновата. Тут же, как испортила им отношения, надо было действовать, не давать Азату возможности опомниться. То, что человек натворит сгоряча за минуту, поостыв, не сделает и за месяц. Ты побывала у Назирова дома?.. Чего таращишь глаза? Он же один живет. Оденься получше и иди. Влюбленные всегда так делают. Вон жена директора магазина…