— Ильшат-апа! — крикнула она, всплеснув руками от удивления.
Передав сверток Нурии, Ильшат пошла навстречу Надежде Николаевне, лицо которой озарилось радостной улыбкой, поздравила ее с днем рождения.
— Ой, как хорошо, Ильшат, что надумала прийти. Я сама и забыла совсем, что сегодня мой день рождения. Девушки вот пришли, напомнили…
Нурия, стрельнув в сестру глазами, ткнула пальцем себя в грудь, затем приложила палец к губам, давая понять: обо мне ни слова! И, воскликнув:
— Ой, самовар мой! — умчалась на кухню.
Снова постучались в дверь. Нурия, однако, не спешила открывать. Надежда Николаевна вышла и поразилась, увидев Ольгу Александровну с Матвеем Яковлевичем, черноусого, чернобородого Сулеймана с Кукушкиным в его старомодных очках.
— Примешь гостей, Надюша? Пришли поздравить с днем рождения.
Выбежавшая из кухни с притворным удивлением на лице Нурия взяла у гостей свертки.
— Ты, ласточка, разве и здесь хозяйка? — спросил Матвей Яковлевич, приглаживая платком седые усы.
— Я еще и в вашем доме буду хозяйничать, — сказала Нурия, слегка покраснев.
Гостей пригласили к столу, на котором появился шумящий самовар. Все были веселы. Надежда Николаевна никак не могла опомниться: происходящее казалось ей красивым сном. Она не догадывалась, что Нурия, такая юная и беззаботная Нурия, с самым невинным видом разливавшая чай и нарезавшая торт, давно и тайно ото всех готовила этот вечер.
Девушка была довольна: «Пока эти люди с ней, Надежда Николаевна никогда не скажет, что одинока».
Снова зазвонил звонок. Еще кто-то пришел, и Надежда Николаевна, оживленная и похорошевшая, заспешила в прихожую.
В то самое время на другом конце Заречной слободы, в просторном доме за глухим забором, шумел другой пир. Столы, как на свадьбе, ломились от яств и вин. Заранее было предусмотрено, кто из званых гостей где и с кем сядет. На радиоле размером с добрый сундук бешено крутились пластинки. Крышка пианино открыта — садись и играй. К услугам желающих танцевать — светлая просторная комната с янтарно-желтым, до блеска натертым паркетом.
Вокруг стола суетился Хисами, хлопая водянистыми глазами на плоском лице. Голову его в черной татарской тюбетейке, казалось, вот-вот поглотит туловище.
— Спасибо, милые, тысячу раз спасибо, что осчастливили своим присутствием наш праздник, — повторял он, низко кланяясь гостям.
Он справлял свою «серебряную свадьбу», хотя у татар и нет такого обычая.
— Ну, дай боже тишь да гладь. — И Хисами поднял рюмку.
— Да, да, тишь да гладь, — подняли гости тонконогие рюмки.
Лишь Аллахияр Худайбердин, сидевший на дальнем краю стола, у дверей, не глядя ни на кого, дико, словно бык, рявкнул:
— Горько!
Кто-то поддержал его. Посмотрев краешком глаза, кто аплодирует, Хисами приторно улыбнулся, как бы говоря — готов к вашим услугам, и наклонился к жене.
Рядом со своим тучным мужем худощавая женщина с разинутым, как у подавившейся курицы, ртом походила на сухое дерево. Мужчина в черной тюбетейке, сидевший по другую сторону стола, приложив ладонь ко рту, что-то шепнул своей пухленькой, как пышка, жене. Она, собрав губы бантиком, ответила:
— Не хуже борзой гоняет по магазинам, за день раз пять, наверное, обежит город.
Среди званых сидели Шамсия Зонтик и Идмас Акчурина, успевшие помириться.
— Как можно целовать такую дохлятину, — прошептала Идмас на ухо Шамсии и недобро рассмеялась. В этом «обществе» она считала себя самой красивой женщиной.
К этому вечеру Идмас готовилась давно, рисовала себе, как придет сюда вместе с Назировым. Ну до чего же он глуп оказался! Идмас трясло от ненависти при одном упоминании его имени. Все помышления отвергнутой красавицы сводились теперь к одному: достойно отомстить ненавистному зазнайке. Когда Аван однажды вернулся пьяным, Идмас поняла — ему все известно. Кинувшись с перепугу в ноги мужу, она взмолилась о прощении, сыпала, как в бреду, первыми попавшимися словами. Аван, ворочая белками и растопырив пальцы, пошел на нее. Она, пронзительно взвизгнув, отступила: «Еще убьет…» Но Аван, остановившись посреди комнаты, дико захохотал, крича:
— Вон! Вон из моего дома!
Идмас поняла, что теперь надо навеки расстаться с мыслью, что Авана можно хоть сколько-нибудь запугать прежними угрозами уйти из дому. И Идмас опять бросилась к Шамсии, не поскупилась на дорогие подарки, умоляя «спасти» ее. Шамсия вначале ничего слушать не хотела. Но незадолго до вечера под большим секретом сообщила Идмас:
— Познакомлю тебя, милая, с изумительным мужчиной. Красив, богат, солидное положение. Счастье тебе само в руки идет.