А Марьям не в силах была и слова сказать, — так душило ее чувство обиды. Покрасневшие глаза опять и опять наливались слезами. Иштуган неуклюже, по-мужски успокаивал ее — нельзя кормящей матери волноваться. Немного успокоившись, Марьям объяснила, что произошло. Иштуган был взбешен. Но сдерживал себя.
— Неужели мы с тобой такие бесчестные люди?
— Плохую игру затеял с нами зять, — глухо обронил Иштуган.
— У меня совесть чиста. Я ничего плохого не замышляла против Хасана-абы. Наоборот, у меня было подозрение, не натворили ли чего незаконного, пользуясь тем, что Хасан-абы новый человек.
Иштуган сунул в рот папироску, но вспомнил о детях и тут же потушил спичку.
— Я ему покажу завтра! — сжал кулаки Иштуган.
— Нет, Иштуган, — взяла мужа за руки Марьям. — Не дело нам так отвечать.
— У Гаязова была? — спросил Иштуган.
— Нет, не была… Давай все же посоветуемся с отцом, Иштуган.
— А ты убеждена, что факты до конца проверены?
— Не сомневаюсь ни на минуту, — сказала Марьям твердо. — Акт подписан на незавершенную продукцию, таким образом ее показали как завершенную. — И после некоторой паузы спросила: — Иштуган, когда разбирается твое дело в суде?.. Может, лучше помолчать, пока суд вынесет свое заключение? Кое-кто сочтет, что мы нарочно затеяли эту интригу. Неловко получится.
Иштуган не сомневался, что суд восстановит его на прежней работе, не сомневался и в том, что на бюро Муртазина призовут к порядку. Хотя раскрытый Марьям факт не имел и отдаленного отношения к нему, но Иштуган понимал — директор наверняка решит, что вся эта каша заварена ему в отместку.
— Не знаю… Давай-ка отца послушаем, что он скажет.
Марьям ожидала, что свекор вспылит, узнав о том, что произошло. Но Сулейман сидел, опустив голову. Только жилы на шее все набухали. Может, свекру не понравились ее слова о зяте. Может, ему думается, что нет у нас родственных чувств, толкаем один другого в огонь. Марьям живет в семье Уразметовых всего-навсего шесть лет. Недаром говорится: «День — не ночь, невестка — не дочь».
— Ну, что посоветуешь, отец? — спросил Иштуган.
Сулейман, глядя вниз, покручивал кончик бороды.
— Есть такая поговорка, сынок, — сказал он, подняв голову, — с людьми советуйся, а решай по-своему. И невестка пусть своим умом действует.
Марьям взглянула на мужа, потом на свекра и твердо сказала:
— Я сделаю так, как мне велит совесть.
— Вот-вот, так и поступай, невестка! — одобрил Сулейман. — Когда речь идет о государственных делах, все личное и особенно родственные счеты-расчеты приходится отбрасывать. Конечно, за это зятя по головке не погладят… Найдутся и такие, что будут указывать на нас пальцами, — как же так, зять, дескать… Но советское государство нам дороже всех зятьев. — Сулейман вскочил с места и, хлопая тыльной стороной руки о ладонь другой, стремительно зашагал по комнате, распаляясь и безудержно негодуя. — Га, зятек, вот ты какие художества выкидываешь! На бумаге план выполняешь, га? А мы-то, дурни, день и ночь вкалываем. Оказывается, есть куда легче путь, га!.. — Сулейман покачал головой.
До самого обеда никто не беспокоил Марьям. Она решила снова тщательно проверить все документы. Может, и в самом деле она ищет прошлогодний снег? Она чувствовала искреннее уважение к Муртазину. Хотя в ушах у нее звучала гневная интонация свекра, она даже мысли не допускала, чтобы Муртазин мог позволить себе что-нибудь нехорошее. Она готова была простить ему вчерашнюю грубость. Большое дело, наговорил человек в горячке обидных слов. С кем не случается. Легко ли Хасану Шакировичу управляться с таким заводом.
Марьям с юных лет привыкла верить людям, ей несвойственно было думать о людях плохое. И с годами эти черты окрепли в ее характере. Возможно, здесь сказывалась ее работа в качестве народного заседателя. Не раз приходилось ей наблюдать в суде, что достаточно бывает иногда какой-нибудь пустяковой причины, чтобы исковеркать человеку жизнь.
После обеда Марьям вызвал начальник отдела, он только что вернулся из командировки. Получив от нее материалы, относящиеся к этому, как он выразился, злополучному делу, он сказал, что дальше сам будет заниматься им. Марьям только обрадовалась.
Прошло еще несколько дней. Начальник отдела, которого она встречала ежедневно, едва кивал головой. Марьям стала замечать, что с некоторых пор он норовит незаметно проскользнуть мимо нее, словно опасается, чтобы его не остановили. Марьям уловила какой-то холодок к себе и у других сотрудников отдела. Даже те, кто был к ней особенно расположен, теперь сторонились ее. «Почему? Что плохого, собственно, я сделала?» — неотступно преследовал ее вопрос, и работа валилась из рук.