— Как угорелый!.. Что стряслось с парнем?.. — бросила вдогонку Назирову пожилая гардеробщица и сунула номерок в карман халата.
Назиров решительно приблизился к стоявшей одиноко у колонны девушке и пригласил:
— Станцуем, Валя.
Девушка не успела ответить, как он обхватил ее тонкую талию и увлек изумленную, немного испуганную его напористостью, на середину зала.
Они закружились в вальсе.
Валя зарделась: впервые в жизни она танцевала с таким наслаждением.
Еще мгновение назад Гульчира блистала среди танцующих и вдруг вышла из круга, остановилась. Перед глазами, терзая ее, проносились двое — кружившийся с яростным и мрачным лицом Назиров и безмерно счастливая, раскрасневшаяся Валентина.
Антонов потянул Гульчиру обратно в круг. Его улыбка как бы говорила: «Щелкнем их по носу, покажем, как надо танцевать».
Но Гульчира не двинулась с места.
— Устала, — вяло протянула она.
Вечер потерял для нее всякую прелесть. Стараясь не выдавать себя, Гульчира вышла из зала, все так же высоко держа голову. За ней по пятам следовал Антонов.
— Проводи меня, Гена.
— Нет, ты никуда не уйдешь! — твердо заявил Антонов. — Отдохнем немного и еще станцуем.
— Я хочу домой.
— А я тебя не пущу, — пробовал преградить ей дорогу Антонов.
Гульчира свела брови. Посмотрела с холодной усмешкой.
— Никто не давал тебе права так разговаривать со мной. Но забывайся!
— Право не дают, его завоевывают, — отшутился Антонов, небрежно погладив свои черные усики.
Брови Гульчиры сошлись еще теснее, Весь ее вид как бы говорил: «Несчастный, за кого ты меня принимаешь. Уходи же, не стой на дороге».
Нетерпеливо отстранив Антонова, Гульчира спустилась вниз.
Опешивший Антонов побежал за ней.
— Гуля, прости. Я не хотел обидеть тебя. Гуля!.. На край света за тобой…
— А я не хочу даже до угла нашего дома. Еще заблудишься или собака укусит в темноте.
— Недобрая ты, Гуля… Но я все стерплю…
— И терпи, если на то есть желание, но только не задерживай меня.
— Как хочешь, Гуля, но я никуда тебя не пущу.
— Даже против моей воли?
— Да!.. Потому что я тебя… — жарко заглянул ей в глаза Антонов.
Из буфетной вышла Идмас.
— Ах, Гена, я давно ищу вас. Обещали танцевать со мной, а сами где-то скрываетесь.
Антонов смерил ее с ног до головы таким взглядом, точно впервые видел.
— С вами? Вам показалось, Идмас-ханум, — бросил он язвительно.
— Грубиян! — крикнула Идмас и тотчас скрылась.
Гульчира побледнела, невольно вспомнив о Назирове.
«Тогда, в театре, Азат ничего не нашелся ответить Идмас, А Гена…» И, смягчившись, девушка произнесла;
— Пойдем, Гена.
Гульчира знала, что если она в такое позднее время приведет в дом молодого человека, отцу это не понравится. И все-таки, когда Гена сказал, что ему нужно бы потолковать с Иштуганом, Гульчира уступила ему, но пустилась на хитрость.
На звонок открыла дверь Нурия. Она сперва удивилась, что сестра позвонила, имея ключ, но, увидев за ее спиной Гену Антонова, сразу смекнула, в чем дело, и по губам ее, чуточку надменным, как и у сестры, скользнула усмешка. «Ага, по-моему получается. Его уже домой привела, а Назирова ни разу не пригласила», — говорила ее сдержанная улыбка.
— Скажи брату, что товарищ Антонов к нему пришел, — шепнула Гульчира сестре, а сама скользнула на кухню.
Нурия вошла в зал и с самым невинным видом обратилась к брату, — он разговаривал с отцом, Матвеем Яковлевичем и Марьям:
— Абы, к тебе товарищ Антонов.
— О-о, — встретил его Иштуган. Они теперь работали с Антоновым в одном цехе. Их станки стояли рядом. — Здравствуй! Раздевайся, вовремя пришел. У нас тут производственное совещание в разгаре.
— Не помешал? Время-то позднее…
— Какое там помешал. Идем! — Иштуган сам повесил его пальто, и они вошли в зал.
— Вот еще одна неугомонная душа! — представил Иштуган Антонова сидящим за столом.
Антонов учтиво поздоровался со всеми и бросил взгляд на разбросанные по круглому столу бумаги. Одного он не приметил — как дрогнула правая бровь у Сулеймана-абзы, что было признаком нерасположения к пришедшему.
— Почему ты не на танцах, га? — спросил он. — Сегодня вся молодежь там. Попался мне с полчаса назад Назиров, — мчится, будто на поезд опаздывает, ничего не видит вокруг, чуть не сшиб меня, проклятый. Не будь он начальник, поддал бы я ему.