И, еще раз поблагодарив товарищей, Назиров сел на место.
Те, кто не выступил на собрании, жали Назирову руку, желали успеха, доброго пути.
Домой Назиров вернулся оживленный, что-то весело напевая. Биби-апа, его тетушка, остававшаяся жить в его комнате, удивленно посмотрела на него:
— Сказать, пьян — водкой не пахнет… Чему так обрадовался? Или сказали, что не уезжать?
— Нет, уезжаю, Биби-апа, уезжаю! — Назиров обнял ее за плечи.
— Чего ж такой веселый? Или работа уж очень надоела?
— Нет, Биби-апа, и работа не надоела. Боюсь, не сумею тебе растолковать… Жизнь хороша…
— Вот тебе на! Вместо того чтобы жениться и жить припеваючи, человек отправляется куда-то в глушь, в деревню, и это называется «жизнь хороша». Другой бы на твоем месте ногами и руками упирался, всеми правдами и неправдами боролся, тысячу бы причин из-под земли выкопал — лишь бы не ехать. А ты, беспутный, знай скалишь зубы.
Назиров ласково похлопал старушку по спине.
— Интересный ты человек, Биби-апа. Многого не понимаешь.
Наспех перекусив, Назиров занялся укладкой вещей. Усевшись прямо на пол, он принялся перебирать книги. Все нужное — в чемодан, менее нужное откладывал на стол, чтобы забрать в следующий раз, ненужное бросал на пол.
Он так увлекся переборкой книг, что даже звонка не услышал. И был поражен, когда внезапно в открытую дверь ввалилась шумной толпой молодежь. И позади всех Гульчира.
А получилось это так. После собрания молодежь механического цеха окружила Гульчиру, наперебой приглашая вместе с ними участвовать в проводах Назирова. Глаза у Гульчиры повлажнели, она заставила себя сказать, что пойти не сможет, и поспешила в кабинет Ясновой.
Надежда Николаевна уже собиралась домой. Гульчира бросилась ей на шею и заплакала.
— Не надо, Гульчира, не надо, дорогая. — Она не спрашивала о причине — сердцем почуяла ее.
— Не могу идти к нему на квартиру… Я сама видела, как оттуда вышла…
Тихо приоткрылась дверь. Надежда Николаевна увидела кончик носа Басыра и отрицательно помотала головой. Дверь так же тихо закрылась.
Гульчира не плакала так с того злосчастного дня, когда своими глазами увидела, как из парадного дома, где жил Назиров, вышла Идмас. И тогда она плакала недолго, — сердце словно окаменело от горя, от обиды, от нанесенного ее женской гордости оскорбления, и слезы сами собой высохли.
Впоследствии она услышала, что Назиров тогда прогнал от себя Идмас, но не сразу поверила этому. Хотела верить и не могла.
«Нет, нет, все кончено. Назиров не существует для меня!» Сколько раз повторяла она себе, как клятву, эти слова. И все же, чем упрямее Гульчира старалась забыть Назирова, тем сильнее всем сердцем устремлялась к нему. И с тайной надеждой, которую старалась скрыть даже от самой себя, ждала, что Назиров придет к ней и попросит прощения. Но шли дни, месяцы, а он не приходил.
Надежда Николаевна подождала, пока Гульчира успокоится, и, нежно сжав в руках голову девушки и заглянув в ее влажные глаза, сказала:
— Гульчира, милая, послушай меня. Если любишь по-настоящему, не мучь себя, все равно не вырвешь его из своего сердца. И Азат тебя любит…
— Ой, не надо, не надо, не говорите… — И Гульчира разрыдалась.
Надежда Николаевна с материнской нежностью ласкала девушку. Гульчира мало-помалу успокоилась.
— Что, если я с ребятами пойду на проводы, это не будет неприлично?.. — пролепетала наконец Гульчира.
Надежда Николаевна еще раньше поняла, что Гульчира не сможет не проводить Назирова, что вопрос этот задан лишь для успокоения совести.
Гульчира вышла к ребятам, — они все еще гурьбой стояли у конторки, дожидаясь ее. Узнав, что Гульчира решила все же отправиться с ними, они довольно шумно проявили свою радость по этому поводу. Шафика даже поцеловала ее.
Купив по дороге все, что было нужно, они направились к Назирову.
…Сдерживая невольную улыбку, смотрела Гульчира на Азата, — он сидел на полу посреди комнаты, по-мальчишески подвернув под себя ноги, и рылся в груде книг.
А Назиров глазам своим не верил. Гульчира… Гульчира пришла к нему!..
Он вскочил и, немного заикаясь от волнения, проговорил, не спуская ошеломленных глаз с Гульчиры:
— П-прошу. Р-раздевайтесь. Я сейчас… — Он хватал одну книгу за другой, а они валились у него из рук.