Схватили чемоданы и — опрометью в вагон.
— Передайте ему, — сказала дрожащим голосом Идмас, прощаясь с человеком в шляпе, — я буду его ждать в Москве на вокзале. Пусть выезжает с первым же поездом.
И вот Идмас едет уже не в автомобиле, а в поезде. Господь уберег — Аван не заметил ее. Идмас сидела не шевелясь. Уже темнело. Пути, по которым бежал паровоз, терялись в черной мгле. Выведут ли они Идмас на свет или бросят в вечный мрак?
Стучали колеса. Вагон мягко покачивался. За окнами мелькали редкие желтые огни. Паровоз громко загудел. Идмас прикрыла веки. И, закрыв глаза, она видела протянувшиеся далеко-далеко рельсы, Впереди стеной поднималась черная как сажа ночь.
Надежда Николаевна подписывала в конторке ежедневные бумаги, когда вошел Ахбар Аухадиев.
Яснову немного удивило, что Аухадиев пришел сам, без вызова. После собрания, с которого он сбежал, он боялся на глаза показываться Надежде Николаевне, — заметив ее издали, прятался за первый попавшийся станок.
Среди тысячи разных дел Яснова незаметно для самого Аухадиева постоянно наблюдала за ним. И при каждой встрече с Файрузой говорила с ней об Ахбаре.
— Связываясь с ним, сама же сую в огонь свою голову, — сетовала Файруза.
Последнее время жалоб на Аухадиева не было. Наоборот, многие удивлялись происшедшей в нем перемене. Бросалось в глаза, что Аухадиев и внешне подтянулся: стал ходить в новой спецовке. И на голове у него вместо немыслимого блина, напоминающего воронье гнездо, была нормальная рабочая кепка. За какую-нибудь неделю он закончил наладку большого расточного станка, над которым другие бились чуть ли не месяц, но наладить так и не смогли.
То, что Аухадиев сам напросился на эту работу, мастер объяснил тем, что «собрание напугало его». Но Надежда Николаевна предполагала, что тут имели место и другие причины.
Оторвавшись от бумаг, Надежда Николаевна подняла на слесаря вопросительный взгляд. В глубоко запавших глазах его она прочла страх и беспокойство.
— Чем могу помочь, товарищ Аухадиев?
Аухадиев потоптался у дверей.
— Мое дело… Надежда Николаевна, небольшое, — откашлявшись, сипловато проговорил он. — Сейчас уйду. — Аухадиев сделал несколько шагов к столу. — Я знаю… Вы никогда не простите меня…
Надежда Николаевна подумала, что Аухадиев опять что-то натворил и пришел просить прощения.
— Тебе это и самому должно быть ясно, товарищ Аухадиев.
Аухадиев молча стоял с опущенной головой. На покрасневшем его лице выступили мелкие капельки пота.
— Я считала тебя мужчиной. Думала, у тебя хватит силы воли прямо взглянуть в глаза товарищам. А ты… сбежал! Сбежал, как трус! А еще фронтовик!..
— Погодите, Надежда Николаевна, — необычно кротко посмотрел Аухадиев на Яснову. — Совестно мне… Вы правы, я теперь понимаю… Сколько хорошего сделали вы для меня. И с Файрузой говорили… А я… не верил вам. Своим врагом считал. Но вы еще не знаете… — Аухадиев запнулся, точно у него перехватило дыхание, отвернулся и вдруг всхлипнул.
— Я писал на вас разные пакости, анонимные письма. На вас… и на вашего мужа.
— Ты? И ты мог сделать такое?.. Будучи фронтовиком?
Ей хотелось плюнуть ему в лицо, выгнать его. Но она заставила себя спокойно спросить:
— Зачем? Ты что-нибудь знаешь о Харрасе?
— Ничего не знаю, — честно признался Аухадиев. — Никогда его даже и не видел… Я… я, Надежда Николаевна… по наущению… Натравили меня…
Аухадиев говорил через силу — слова застревали в пересохшем горле.
— Кто они? — с мукой в сердце спросила Надежда Николаевна.
— Зонтик… потом… Шагиагзамов… Все…
— Продолжайте… — сказала она. Ее била мелкая дрожь.
— Еще… Зубков. Они ненавидят вас. Я не допытывался почему. Зубков обещал меня сделать механиком и все твердил, будто вы возражаете против этого. А вы знаете мой характер… Если выпью…
Аухадиев рассказал, что его уже недели две как таскают в милицию. Вначале никак не мог сообразить, почему вызывают именно его, потом понял. Зонтик показала, якобы это он, Аухадиев, пырнул ножом Баламира. Следователь хотел было посадить его в тюрьму, но Баламир, должно быть, сказал следователю, кто ударил его ножом, и Аухадиева перестали вызывать на допросы.
— Надежда Николаевна… — сказал Аухадиев, отдышавшись. — Вы хотели вытащить меня из ямы, а они… толкали меня туда, хотели сделать убийцей. Об этом я еще и на суде скажу…
У Надежды Николаевны шевельнулось сомнение: «Не хитрит ли Аухадиев? Не крокодиловы ли слезы льет?»
— А почему вы раньше не пришли?