Без слов, напором воли он приказал мне сесть рядом. Рухнув подкосившимися коленями на камни, я не смог принять удобное положение – так и застыл второй беззвучной статуей на краю обрыва. Когда на горизонте появилась светлая полоса и наметились зубчатые очертания самого удаленного хребта, я вышел из оцепенения. Понял, что могу пошевелить пальцами рук и размял их. Покрутил головой, испытывая нестерпимую боль в застывшей от холода спине.
Мои физические проблемы так отвлекли меня, что я не сразу заметил, что человек, которого я с первого взгляда принял за мумию, совершает какие-то манипуляции. Он плавно провел рукой вдоль горизонта, его кисть сделала круг, а потом левая ладонь, словно отодвигая что-то выдвинулась вперед. На время он застыл.
Мозг уже освободился от оков звездной паутины, опутавших меня ночью, и выдал не самую приятную идею: что если он, приняв новое положение, застынет так еще на пару сотен лет, забыв обо мне. Не имея связи с потоком, лишенный духовных сил, я не смогу выбраться из этого места самостоятельно. Тогда у меня остается два пути – либо, сбросившись вниз, разбить голову, покончив разом свои мучения, либо остаться рядом с загадочным отшельником и научиться искусству быть камнем.
Спуск в долину занял почти весь день. Все время, что мы шли меня одолевал страх. Не упасть я боялся, прижимаясь к отвесной стене или прыгая по карнизу там, где невидимая тропка пересекала провал. Моя способность выходить в поток не вернулась, я не мог покинуть эту реальность. Я был совершенно беспомощен, и это бессилие страшило меня. Потерять возможность распоряжаться своей жизнью, потерять контроль, власть над судьбой, к которой я, сам не заметив того, привык и которая стала моим вторым я – вот что убивало меня, толкало к мыслям об убийстве, самоуничтожении и слепой готовности пойти на что угодно, лишь бы не видеть больше своего поводыря.
Мой проводник все время шел не сбавляя шага даже когда приходилось преодолевать головокружительные провалы. Перепрыгивая с одной стороны на другую, я мог видеть пролетавших подо мной птиц. Виды вокруг были захватывающие. Может в будущем я пожалею, что не уделил им достаточно внимания, но тогда мне было не до них.
Уже в полной темноте, которую не разбавлял свет звезд, скрывшихся в какой-то мутной дымке, то ли облаке, то ли тумане, мы вышли в долину. Зеленая трава покрывала каменистые склоны, козы, пренебрегая законами природы, карабкались по склонам, а вдали, едва угадываемые в темноте, маячили маленькие домики. Над травой стлался сизый туман, и я почувствовал, что это дым очагов: терпкий запах, в котором смешались мускус истлевшей травы, навоза и пригоревшей пищи защекотал ноздри.
Только тогда страх, собравшийся внутри меня и хлеставший без устали, наконец отступил. Я все еще не мог погрузиться в силу потока времени, но каким-то неведомым чувством, которое пряталось между лопаток, ощущал, что он уже близко.
Монах, теперь наверно так надо называть вернувшегося в мир отшельника, остановился. С горьким удивлением я понял, что идти в деревню он не собирается. Он сел на землю и погрузился в то состояние, в котором я его обнаружил – стал похож на безмолвную статую или окаменевшую мумию.
Я обошел в нескольких шагах впавшего в транс проводника, снова безуспешно попытался заглянуть ему в лицо. Черты его странным образом менялись в наступившей темноте.
Я развернулся и, ориентируясь почти только на один запах, пошел прочь. Навалилась усталость. Не от долгого перехода, а от постоянного напряжения и борьбы со страхом. Чувство пустоты там, где была сила, подчинявшая мне пространство и время, давило, изматывая сильнее любой усталости.
Я так сосредоточился на своих мыслях, что не заметил, как пролетело время. С горькой усмешкой я осознал, что говорю о нем, как простой смертный. Как же быстро вернулись ко мне привычки обычного человека! Я остановился и подумал, что давно уже должен был дойти до коптящего очага – источника отвратительного запаха пригоревшей каши. Запах тоже стал слабее. Либо дымок рассеялся на ночном ветру, либо я, задумавшись, прошел мимо деревни. Я прислушивался и принюхивался, опираясь скорее на внутренний компас, чем на органы чувств.
Из-за расступившихся облаков выглянул краешек. Темные уступы окружали долину, ее очертания терялись во тьме и ветхие постройки при таком слабом свете не было видно. Обернувшись вокруг своей оси, я озирался по сторонам, пытаясь определить свое местоположение, и тут меня обдало ледяной волной ужаса: в нескольких шагах, словно вырезанное из камня изваяние, сидел монах, от которого я больше часа назад решил сбежать.