Через некоторое время Эль Мюрид пришел к Мустафе.
– Что произошло с караваном отца? – спросил он у вождя.
Мустафа был поражен – мальчик говорил с ним как с равным, а не так, как ребенок говорит с взрослым.
– Попал в засаду. Все погибли. Это был печальный час в истории Хаммад-аль-Накира. Увы, мне пришлось дожить до того дня, когда бандиты напали на караван с солью!
В словах Мустафы чувствовалась какая-то недосказанность, и глаза его бегали.
– Я слышал, что разгромленный караван нашли люди рода аль Хабиб. Мне говорили, что они преследовали бандитов.
– Да, это так. Бандиты пересекли Сахель и скрылись в западных землях, населенных неверными.
Мустафа начал нервничать, и Мика знал почему. Глава рода в целом был человеком честным. Он послал своих людей, чтобы отомстить по справедливости за семью аль Рами. Но каждый из Детей Хаммад-аль-Накира был немножечко разбойником.
– У тебя есть верблюд, который отзывается на кличку Большой Джамал. А ещё один откликается на кличку Кактус. Неужели клички животных случайно совпадают с кличками верблюдов моего отца? Неужели и клейма совпадают с тоже случайно?
Мустафа молчал почти минуту. На какой-то момент в его глазах даже вспыхнуло пламя гнева. Ни одному взрослому мужчине не нравится, когда от него требует ответа ребенок.
– Однако ты наблюдателен, сын аль Рами, – наконец произнес он. – Все верно. Эти животные принадлежали твоему отцу. Прослышав о том, что случилось, мы оседлали наших лучших скакунов и пустились по следу грабителей. Столь гнусное преступление не могло оставаться безнаказанным. Хотя твоя семья и не входила в род аль Хабиб, она принадлежала к Избранным. Вы были торговцами солью. А торговцев солью охраняют законы более древние, чем сама империя.
– Кроме того, ты мог захватить то, что они награбили.
– Да, я мог вернуть добычу, хотя твой отец не был богатым человеком. Все его состояние вряд ли могло покрыть наши потери в конях и людях.
Мика улыбнулся. Он понял стратегию, на основании которой Мустафа станет вести с ним торг.
– И вам удалось отомстить за гибель моей семьи?
– Для этого нам пришлось пересечь Сахель. Мы сумели захватить их чуть ли не у самых ворот укрепленного лагеря торговцев-язычников. Только двоим удалось скрыться за воротами. Мы вели себя благородно и не стали жечь их деревянные стены. Мы не стали убивать мужчин и забирать в рабство женщин. Мы встретились с их старшинами, которые, оказывается, давно знали твою семью. Мы представили им все доказательства. Они собрали совет, после которого отдали бандитов на нашу милость. Но мы милости не проявили. Бандиты умерли, и я не могу сказать, что их смерть была быстрой и легкой. Они умирали несколько дней в назидание тем, кто задумал нарушить законы более древние, чем сама пустыня. Стервятники, наверное, все ещё клюют их кости.
– За это я приношу тебе, Мустафа, свою благодарность. А как насчет моего наследства?
– Мы рассчитались со старшинами. Боюсь, что они нас надули. Ведь мы для них не более чем невежественные дьяволы пустыни. Но возможно, они вели себя честно. Ведь у нас были сабли, на которых ещё не успела высохнуть кровь бандитов.
– Сомневаюсь, что они обманули вас, Мустафа. Это не в их обычаях. И кроме того, они, как ты говоришь, вас боялись.
– Там оказалось немного золота и серебра. Верблюды их не интересовали.
– Каковы ваши потери?
– Один человек убит и мой сын Нассеф ранен. Ну и мальчишка! Жаль, что ты его не видел! Он дрался как лев! Моя гордость не знает границ. Не могу поверить в то, что мои чресла породили такого сына. Мой Нассеф – лев пустыни! Он станет могучим воином. Если сумеет пережить юношескую запальчивость. Он собственноручно убил трех из них. – Глава рода просто светился гордостью.
– А кони? Ты упоминал о конях.
– Мы потеряли трех. Самых лучших. Мы скакали быстро и без остановок. Кроме того, мы направили гонца к родичам твоего отца, чтобы известить их и чтобы они могли востребовать свою собственность. Посланник ещё не вернулся.
– Да, я знаю, путешествие у него длинное, очень длинное. Теперь все это добро – твое, Мустафа. Все полностью. Я попрошу у тебя лишь одну лошадь и немного монет, чтобы начать свою священную миссию.
Мустафа был безмерно удивлен.
– Мика… – начал он.
– Отныне я Эль Мюрид. Мика аль Рами больше не существует. Это был мальчик, который умер в пустыне. Я вернулся из огненного горна как Ученик.
– Ты ведь шутишь. Разве не так?
Эль Мюрид был изумлен тем, что у кого-то могут быть сомнения.
– Именем твоего отца, который был моим другом, – продолжал Мустафа, – заклинаю, выслушай меня. Не вступай на этот путь. Он может оказаться путем слез и горя. И не только для тебя – для всех.
– Но я должен, Мустафа. Мне повелел это сам Бог.
– Я мог бы удержать тебя силой, но не стану делать этого. И да простит меня дух твоего отца. Я подберу тебе лошадь.
– Белую, если такая у тебя есть.
– Да, есть одна.
На следующее утро Эль Мюрид снова учил под пальмами. Он страстно говорил о едва сдерживаемом гневе Бога, который, теряя терпение, взирает на то, как Избранные пренебрегают своим долгом. Аргумент в виде пересыхающего оазиса опровергнуть было очень трудно. Испепеляющий зной лета тоже был весомым доводом. Некоторые из более молодых слушателей задержались после проповеди, чтобы получить более глубокие познания и выслушать ответы на мучающие их вопросы.
Три дня спустя Нассеф прошептал из-за закрытого полога его палатки:
– Мика? Я могу войти.
– Это ты, Нассеф? Входи. Но я – Эль Мюрид.
– Ну конечно. Прости. – Нассеф уселся напротив Эль Мюрида и продолжил: – Отец и я поругались. Из-за тебя.
– Мне жаль это слышать. Это очень плохо.
– Он приказал мне держаться от тебя подальше. И Мириам тоже. Остальные родители требуют того же. Они злятся на тебя – ты слишком многое подвергаешь сомнению. Тебя терпели до тех пор, пока считали, что твой разум поражен безумием пустыни. Но теперь они называют тебя еретиком.
Эль Мюрид был потрясен:
– Меня? Ученика? Они обвиняют меня в ереси? Как это может быть? Разве я не был избран самим Творцом?
– Ты бросаешь вызов старому образу жизни. Их образу жизни. Ты их обвиняешь. Ты обвиняешь монахов Аль Хаба. Они привыкли к определенным порядкам. Ведь не ждешь же ты от них признания: «Да, мы виноваты».
Он не предвидел, что Властелин Зла настолько хитер, что сможет обратить против него, Эль Мюрида, его же собственные аргументы. Кажется, он недооценил своего Врага.
– Благодарю тебя, Нассеф. Предупреждая меня, ты поступаешь как истинный друг. Я это запомню. Знаешь, Нассеф, я подобного не ожидал.
– Я так и думал.
– Ступай и не давай своему отцу повода для гнева. Я поговорю с тобой позже.
Эль Мюрид молился несколько часов. Он глубоко погрузился в собственные мысли, и ему стало окончательно ясно, что от него ждет Бог.
Он смотрел вдоль длинного каменистого склона в направлении монастыря Аль Хаба. Земля на невысоком холме была совершенно бесплодной, как будто тьма, царящая там наверху, сползла вниз, чтобы поглотить все то доброе, что её окружало.
Именно там наверху он должен выиграть свою первую и самую важную битву. Какой смысл пытаться обращать лицом к Истине род аль Хабиб, если традиционные духовные пастыри постоянно сбивают свое стадо с правильного пути, как только оно на него ступит.
– Я отправляюсь в Святилище Аль Хаба, – сказал он жителю деревни, который подошел, чтобы спросить, что он делает. – Я намерен выступить там с проповедью. Я открою им Истину, и пусть они попробуют назвать меня еретиком в лицо, рискуя навлечь на себя гнев Творца.
– Ты считаешь это мудрым шагом?
– Это следует сделать. Они должны будут объявить себя либо обращенными праведниками, либо признаться в том, что являются орудием Властелина Зла.
– Пойду скажу всем.