Агафангел развел руками. Он не знал ответа.
— Так зачем мы не уничтожены, монах?
— Хочешь сказать, из-за вашей силы?
— Ты веселишь меня. Что сила ангелов перед силой Бога?
— Если вы это осознавали, то на что надеялись, восстав против Него? Обрекли себя на гибель и вечные муки?
Агафангел изумленно смотрел на демона, стоящего перед ним.
Тот опустил веки.
— Это трудно объяснить. Вот ты, родившись, знал, что умрешь. Однако ты живешь, трудишься, и в тайне мечтаешь продлить свой век. Многие из твоего племени готовы почти на все ради достижения каких-то целей. А ведь им, как и их наследникам, и детям наследников в итоге предстоит прописка в гробу и трупные черви в качестве компаньонов. И тебе тоже, Агафангел.
— Я уже родился смертным, а вы сами решили свою судьбу.
— У вас тоже в Эдеме был выбор.
— Нас прельстили, а вы пали по собственной воле.
— Вам посулили власть и знание — и вы пали. А у нас уже было и то и другое. Хотелось большего. Созданный обречен быть меньше создавшего, а это несправедливо. Ты не знаешь огня, распалившегося в нас! Он пожирал, увлекал, манил, он подарил отчаянье. По сути, мы пали по одной причине — от жажды большего.
— Вы полны ненависти и злобы.
— По отношению к людям? Нет, это не ненависть… Это презрение и гнев. Вы, слабые, безвольные, вы имеете право выбирать до сих пор. Ваше племя на протяжении жизни тысячу раз предает и кается — и вас прощают… А у нас нет больше выбора. Одна ошибка. И все. Вы живете играя. Для нас же существование — вечная боль.
— Расскажи мне про ад, — вдруг попросил монах своего давнего врага.
— Про ад? Нечего там рассказывать. Придет время — все тебе покажут, и думаю, ты испытаешь разочарование. Ни сковородок, ни пламени.
— А как же геенна огненная?
— Символ, означающий нечто совершенно иное… Помнишь, когда ты медлил исполнить свой обет, сладкий, выворачивающий душу наизнанку зов заставлял тебя рыдать, глядя в распахнутое звездное небо?
На ресницах Агафангела появилась капля и затерялась в густой поросли его бороды.
— Да…Я помню.
— Представь себе эту боль, увеличенную в сотню, в тысячу раз — и ты поймешь, зачем я пришел к тебе.
— Неужели?.. Неужели призыв Бога слышен и в аду?.. Истинно нет предела милосердию Божию…
— Лучше бы был, — усмехнулся демон, — Эта мука пострашнее серного озера. И хуже всего то, что за единый миг ее можно все отдать… А когда зов чуть смолкает…
Демон подошел вплотную в иконе Михаила. И в его глазах мелькал тени прошлого: блики от мечей и доспехов, чьи-то лица, всполохи света, и рука невольно потянулась к груди — к тому месту, где под одеждой скрывался глубокий шрам от оружия того, чей образ так талантливо воссоздал иконописец.
— Так вот почему вас не уничтожают… Бог надеется на ваше раскаяние.
— Нет. Он прекрасно знает, что никакого раскаяния не будет. Существо, испытавшее хоть малейшее сомнение в этой истине — предатель Люцифера и князя, которому служит. Подобный поступок является предательством и изменой. Виновный подлежит немедленному уничтожению. То, о чем ты подумал, невозможно из-за того что мы не хотим. Не хотим, потому как не имеем права и не нуждаемся в этом!
— Но…раз создано наказание…Значит такое уже случалось?…
Демон усмехнулся.
— Случалось… Конечно случалось. Словно яркая звезда, срывается предатель из подлунного царства в сумрак, чтобы навсегда остаться безличной тенью…Иногда, когда ты видишь звездопад — это не только звезды.
— Ты посеял в мою душу смущение. Я не понимаю…
— Не понимаешь, почему нас не уничтожили? А тебе не приходило в голову, что нелегко заставить себя убить своих детей??? Ты забыл, что мы с тобой — братья?!
Ужас пронизал Агафангела от этих слов.
— А ты? Ты хотел бы покаяться? — вдруг спросил инок.
— Ползать на коленях и молить о прощении — удел рабов, ваш удел. А я свободен. Ты бредишь, старик, — процедил демон сквозь зубы, и Агафангел даже отшатнулся, увидев его лицо.
— Ты споришь с самим собой. Зачем тогда ты спрашивал, смог бы я простить тебе то, как ты мучил меня или нет?
— Ты не понимаешь, что несешь, — прошипел демон, и его плащ превратился в огромные крылья летучей мыши.
— Запомни — не прощается только то, в чем не каются!
— Заткнись, Агафангел. Мне это не поможет. А тебе — вполне. Ровно через год в полдень зазвучит по тебе отходная.