— Не говорите мне больше о профессорах и ученых степенях! Нас это не интересует. Поднимите носы выше дурного запаха!
Поэт Аугусто Гарсия с улыбкой возразил:
— Вы заблуждаетесь, мой друг: все это умещается в одной и той же корзине. Подносите огонь туда, где есть порох.
Жулио был потрясен. Эти слова преследовали его в течение всего дня. Позднее, когда все было обсуждено в комнате Зе Марии, они пришли к выводу, что надо срочно распространить на факультетах петицию к ректору о том, чтобы вопрос о выборах был пересмотрен с участием делегатов Студенческой ассоциации. Документ должен быть в достаточной степени убедительным, чтобы мог произвести впечатление на безразличные и колеблющиеся элементы и завоевать поддержку подавляющего большинства.
— Составь-ка ты ее, романист, — властно сказал Зе Мария, повернувшись к Сеабре.
— Сейчас не время для шуток. Она должна быть составлена коллективно, — ответил тот.
— Но такому тексту необходимо придать стиль и выразительность, недостающие профанам.
— Все мы знаем, что следует в ней выразить. Поэтому достаточно, чтобы набросок был сделан одним из нас. Затем вместе мы отредактируем окончательный вариант, — резко сказал Жулио.
Взоры всех вновь обратились к Сеабре. Он не мог отказаться. Закурил сигарету, подняв глаза к потолку. Его тянуло пофантазировать. На потолке он обнаружил паутину, по которой, конечно, слегка прошлась метла, смахнувшая только усердное насекомое. Эта деталь расстроила его мысли. Он знал, что остальные будут призывать его к вдохновению, а это делало его бесплодным.
— Так как же? — язвительно спросил Зе Мария.
На потолке раньше обитал паук. Но то, что осталось теперь от него, напоминало всего лишь жалкий намек на западню. Зе Мария тоже паук, ненасытный и вероломный, ожидающий в стороне момента, когда его товарищи проявят слабость. Он мстил за свои комплексы, издеваясь над слабостью других. Как Сеабре хотелось возненавидеть его!
— Признаюсь, у меня ничего не выйдет. У меня нет склонности к витиеватому языку.
— Но никто не просит от тебя этого.
— Я могу попробовать, если вы не возражаете… — приглушенным голосом вымолвил Абилио.
— Ты? — вскипел Сеабра, будто его оскорбили.
Но именно Абилио составил первый вариант. Сеабра сидел раздраженный, не открывая рта, в то время как остальные, также удивленные, изучали набросок.
Манифест с многочисленными добавлениями получился более обширным, чем они ожидали. В нем говорилось о том, «что университетский кризис является отражением системы просвещения, в которой доступ к образованию ограничен факторами социально-экономического характера;
• что содержание и ориентация образования находятся на службе у привилегированных классов;
• что университет далек от нужд и конкретных проблем страны и отстал от исторического момента, который переживает человечество;
• что его внутренняя структура, иерархическая и автократическая, систематически противится студенческим начинаниям и доказала, что университет является послушным и ревностным орудием политической власти;
• что в таких условиях необходимы радикальная и демократическая реформа образования, эффективное участие студентов и их представительных органов в реформе, отмена всего законодательства, направленного против профсоюзной свободы студенчества, гарантия того, что университетская жизнь не будет подвергаться милитаристскому вмешательству различных репрессивных организаций».
Когда было снято несколько копий документа, их распространили для сбора подписей на различных факультетах. Это была трудная задача. Необходимо было разжечь еще слабый энтузиазм, привлечь запуганных студентов.
В группе все чувствовали себя удовлетворенными такой деятельностью. А они нуждались именно в действиях, чтобы считать себя полезными и последовательными.
— Необходимо, чтобы они не только забыли о своей апатии. Покажем им пример активного вмешательства, который даст им стимул, — говорил Жулио, видя, что Зе Мария, сейчас воодушевленный и преисполненный неистовой энергии, все еще выглядел пессимистом перед лицом двуликой толпы, окружавшей их и объединявшей и энтузиастов и провокаторов.
Мариана принесла последний экземпляр с подписями и вручила его Жулио. Глядя товарищу прямо в глаза, она спросила: