Дона Марта утратила к разговору всякий интерес. Гости сына были накормлены, и теперь ее миссия окончилась. Теребя Дину за манжетку, она с недоумением протянула:
— Человеческое тепло… Наверное, вы по кафе знаете, что это означает?
Луис Мануэл добродушно улыбнулся. Но дону Марту, которая нервно поглаживала кожу на щеках, возмутило, что сына так трудно задеть за живое, и она нанесла новый удар:
— Думаю, вам не часто удается встретить Луиса в кафе…
— Тебя это не касается, мама, — оборвал ее сын.
Наступила тягостная пауза. Несмотря на свое поражение, Эдуарда не могла смириться с ролью обиженной зрительницы; она решила воспользоваться случаем и не мешкая предложила сигарету Зе Марии и другим гостям.
— Что же вы колеблетесь? Представьте себе, что это трубка мира. Все недоразумения надо разрешать.
Сеабра поддержал ее попытку восстановить мир, умоляюще глядя на хозяйку: пусть она отнесется снисходительно к промахам этой деревенщины.
— Да ведь никакого недоразумения и не было, друзья! — запротестовал Луис Мануэл. — Вы положительно становитесь смешными. Жулио по обыкновению взял быка за рога, он затронул одну из основных проблем наших дней — о позиции художника в современном обществе.
— Ах, вот в чем дело, а я-то думала, что вся проблема в несварении желудка, вызванном сбитыми сливками, — съязвила Эдуарда.
Зе Мария, словно пробудившись от сна, стукнул кулаком по ручке кресла.
— Поработать мотыгой — вот что необходимо этим вашим прогрессивным литераторам! А потом пусть пишут.
Эдуарда немедленно протянула ему зажигалку, заставив тем самым замолчать, чтобы приостановить поток крамолы.
— Но ведь мы ратуем за свободное от компромиссов и сентиментальности сознание, — снова вступил в спор Луис Мануэл. — Нам надоели, надоели эти личности, что находятся в плену своих собственных огорчений. К чему нам нужны эти всезнайки? Их личный опыт, пусть даже поучительный, полный драматизма, — это воздушный шар, надувающийся каждый день так, что чуть не лопается. Туда ничего больше не влезает. Человек, наполняющий мир своим отчаянием, — трус или неудачник. — Абилио, весь превратившись в слух, не пропускал ни одного его слова и, к своему удивлению, заметил, что отдает теперь предпочтение не Жулио, а Луису Мануэлу. — Личный опыт каждого из нас, гипертрофированный эгоизм или чрезмерная чувствительность всегда наносят ущерб интересам коллектива.
Луис Мануэл на мгновение замолчал, почесывая редкий пушок на подбородке. Он обдумывал только что сказанные слова. Внезапно он заговорил, и с такой решимостью, с такой убежденностью, будто вокруг не существовало ничего другого, кроме его размышлений и нетерпеливого ожидания публики.
— Несомненно, интеллектуальная жизнь требует определенной позиции со всеми вытекающими отсюда эксцессами, в том числе неизбежной маскировкой и догматизмом. Сюда можно даже присовокупить ваше обвинение в неестественности, не возражаю. А вы… — Обращая свои возражения прежде всего к Зе Марии, Луис Мануэл смягчил строгое выражение лица добродушной улыбкой. — А вы, так называемые всезнайки, ограничиваетесь в конце концов тем, что осуждаете любую позицию. Неужели так уж важна позиция писателя? Какое значение имеет позиция? Важно то, что за проблемы мы задумали разрешить, поставив на службу весь свой нерастраченный умственный потенциал! Превратить собственные горести в сюжет для литературного произведения означает упразднить их как таковые. Кто спекулирует на страданиях, тот уже не страдает.
— Ишь ты, куда хватил! — воскликнул Зе Мария.
— А куда я хватил? Я еще ни на йоту не уклонился от ваших комментариев.
— Ну и шарады, боже мой! — подала голос дона Марта. — Не понимаю, как вам не надоедят подобные разговоры! У меня от них просто голова разламывается! И не забывай, Луис, что вредно заставлять мозг работать во время пищеварения.
Зе Мария заерзал на стуле. Лицо его пылало. Не обращая внимания на призыв доны Марты, он снова ринулся в бои.
— И ты полагаешь, что в день, когда нам выпадет случай принять участие в уличных боях, нам очень пригодится этот твой умственный потенциал?
— А по-твоему, многого стоит так называемый человек действия? — с презрением возразил Луис Мануэл. — Бедный дурень просто-напросто предоставляет свои мускулы в распоряжение того, кто громче всех орет у него под ухом или чье вмешательство в политику всего-навсего предлог для легкомысленного авантюризма…