Дверь снова распахнулась настежь, и в бар ворвался ночной холод.
Рабочий нахмурил брови. Ему не понравилось, что кто-то может прервать рассказ, где он главное действующее лицо. С тревогой убедившись, что студент словно забыл о недосказанной истории, он решил докончить ее сам:
— Он, этот сеньор доктор, не погнушался перекинуться со мной словечком. Мы сидели на галерке, стиснутые, как сардинки в бочке… Мы притулились на краешке стула, напоминая разложенную колоду карт… Вот так… — Он изогнул тело в танцевальном па. — Вот так. Дело было еще во времена сеньора доктора Мануэла, преподавателя университета. — Рабочий наклонил голову в знак уважения к памяти покойного. Я был его слугой. Приносил ему завтрак на факультет, и вот однажды швейцар преграждает мне дорогу: «Пошел вон отсюда!» Я притворился, будто не слышу, и поднялся по лестнице. «Пошел вон!» Тут я посмотрел на этого негодяя сверху вниз: «Что значит „вон“?!» Вы знаете, сеньор, как спесивы эти тупицы, в все потому, что якшаются с разными докторами. Прав я или не прав?
— Брат мой «зулус», ты всегда прав!
Польщенный рассказчик покровительственно похлопал студента по плечу и подмигнул ему.
— Этот сеньор доктор, как я погляжу, весельчак не из последних! Так вот, иду я по коридору…
— По коридору или по лестнице, болван?!
Удивленный и обескураженный «зулус» повернулся к студенту. Тот пытался влезть на скамью, слишком высокую для его ослабевших ног, и бармен, схватив его за руки, поддерживал, не давая упасть.
— А вы, оказывается, шутник, сеньор доктор, — и, обращаясь к другим, подтвердил: — Этот вот мой друг…
— Друг?! — Студент оперся о железную спинку скамьи, вытаращив от изумления глаза. — Как ты думаешь, скотина, кто перед тобой находится?
— Извините… — пробормотал рабочий жалобным голосом, в котором, однако, звучало изумление. — Я думал, что… — И, потеряв над собой власть, он отбросил фуражку на другой конец зала. — Если вы хотели посмеяться надо мной, тогда, конечно, дело другое!
Хотя неожиданная реакция «зулуса» и развлекла студентов, им хотелось узнать, чем окончится так забавно начатая история, и поэтому они принялись его успокаивать, уговаривая не принимать слова обидчика всерьез.
— Друг Жервазио Лейтао, не будьте таким ершистым… Здесь нет полицейских. Выпейте стаканчик и доскажите нам свою историю.
— Катитесь вы к черту, и пускай он вас унесет вместе с Жервазио и вашим пьянчужкой коллегой! Пыжитесь тут от гордости, будто вы и впрямь невесть что, а ведь такой бедолага, как Инасио, тоже может за себя постоять.
— Успокойтесь… лев! Я не сомневаюсь, что вы поставили наглого швейцара на место. Раз уж вы сумели сладить с дюжиной полицейских, что вам стоило справиться с одним охранником.
— И справился. Я заткнул ему глотку такой фразой: «Я слуга сеньора доктора Мануэла». Только это произошло уже в коридоре.
— А! — воскликнул захмелевший студент. Но у него уже не хватило сил, чтобы что-то сказать. Голова студента тяжело опустилась на стойку.
Часть вторая
I
— Это моя жена.
Сеньор Лусио так и замер от неожиданности с открытым ртом и, ни слова не говоря, бросился на кухню сообщить новость жене. Дона Луз вышла в коридор, пристально оглядела их, скорее с недоверием, чем возмущенно, и так же молча удалилась в свое святилище.
Зе Мария сам не мог объяснить, что заставило его остаться в пансионе сеньора Лусио. Он пытался убедить себя, что соображения экономии, дешевизна комнаты, кредит, в котором хозяин никогда не отказывал ему в трудную минуту, для него важней, чем двусмысленное положение, в каком он окажется после женитьбы, продолжая жить у родителей Дины. Но, вероятней всего, именно это неудобство, всегда существующее в потенции как разрушительная сила, и заставило его остаться. Переехать из пансиона означало бы снова показать себя трусом.
С другой стороны, он предпочитал, чтобы все, что отравляло его существование, осталось таким, как прежде, без маскировки. В конце концов, ничего не переменилось, и надо постоянно об этом помнить: комната все та же, обстановка та же, и в довершение всего Эдуарда станет каждую минуту донимать его своими капризами, а хозяйка суровым осуждающим взглядом не преминет отравить их существование. Ему хотелось выбраться из трясины, но, пока он осужден прозябать тут, надо мириться со всеми неудобствами. А если брак с Эдуардой и в самом деле ошибка, лучше всего это честно признать здесь, где с любопытством будут следить за каждым их шагом. Здесь, где все его проблемы сохранились во всей своей сложности.