— Кто такой этот Пьюрберн? Ваш босс?
— Едва ли, — рыкнул Канндис.
— Ладно! Извините, — откликнулся Калеб, вскидывая руки. — Не знал, что вы такой чувствительный. Но, чисто для ясности, вы можете меня допрашивать только при наличии прямого разрешения…
— Придержи язык! — огрызнулся Канндис, грохнув по прутьям своей шокерной дубинкой. Звук был приятным, но недостаточно приятным. Он боролся с желанием открыть камеру, зайти внутрь и вколотить в подонка немного уважения. Конечно же, именно этого и хотел Калеб: взбесить его, чтобы он совершил ошибку и отпер дверь. Это было очевидно, но все равно раздражало. Он еще раз ударил по решетке для выразительности, однако Калеб просто глядел на него. Крысокожая на койке позади издала приглушенный звук, но не проснулась.
— Вы в порядке? — спросил Калеб, и на его лице появилось убедительное выражение участливости. — У вас глаза вроде как кровью налиты.
— Я мало сплю. Слишком много ублюдков вроде тебя.
— Я тоже не спал, спасибо вот этой Храпушке, — ухмыльнулся Калеб, ткнув большим пальцем в сторону дремлющей крысокожей. — Не вариант мне получить собственную камеру? Я слыхал, соседняя только что освободилась?
— Трата времени, — вздохнул Канндис. — Говори сколько хочешь, но когда допрос…
— Ох, да перестаньте вы об этом трепаться, — произнес Калеб, с усилием поднимаясь на ноги. — Я ничего не сделал, вы же сами сказали. А то маленькое происшествие на арене? Его лорд Пьюрберн устроил, хотел поставить Лорда Цепей на место. Это была межгильдийская штука; я не особо обращаю внимание на детали, если мне заплатили. А он всегда платит хорошо.
— Ты ждешь, что я в это поверю? — отозвался Канндис. Он говорил ровным голосом, игнорируя занозу неуверенности, которая покалывала его в глубине души.
— Да мне и так, и эдак все равно. — Калеб сделал шаг к решетке и обхватил пальцами проржавевший металл. — Вы довольно скоро выясните правду. Но в силу вашего многообещающего дружелюбия я не собираюсь заставлять вас извиняться при всех. Только при вашем отделении. И вам надо будет встать всего на одно колено, если дадите мне зажигалку прямо сейчас.
Он протянул руку и щелкнул пальцами. На его лице висела эта высокомерная, самодовольная улыбочка.
Канндис шагнул вперед и выбросил правый хук между прутьев. Калеб распростерся на полу. Он тяжело упал, держась за лицо.
— Ну почему всегда по носу? — простонал он. — У меня же когда–то был такой потрясный профиль. Эдакими темпами я в конце концов стану таким же некрасивым, как вы.
— Когда я закончу, тебя будет не узнать, — ответил Канндис, наклоняясь поближе, пока его лицо едва не коснулось решетки. — Я тебя буду бить, пока не перестанешь походить на человека. Тогда, может быть, начнешь усваивать, что такое уважение, наглый ты кусок сточного мусора.
— Ну, две вещи, — произнес Калеб, медленно поднимаясь на ноги. — Во-первых, уважение зарабатывают, а не вколачивают в кого–то. А во-вторых, несмотря на всю невыносимость, эта маленькая беседа вовсе не является наглостью.
— В самом деле? — спросил Канндис. — А как бы ты ее тогда назвал?
— Отвлекающим маневром, — улыбнулся Калеб. Его глаза сверкнули.
Канндис нахмурился, не понимая.
Его взгляд перескочил на койку. Та была пуста.
Горло внезапно стянуло, и его резко дернуло к решетке. Шокерная дубинка выпала из руки. Он отчаянно заскреб по шее пальцами, но натяжение усилилось, прижимая его к прутьям. Перед глазами начала наползать тьма. Он слабо потянулся к стабберу в кобуре, однако его запястье аккуратно, но крепко перехватила чья–то рука.
— На случай, если вам интересно: проволочная удавка — имплантат, спрятанный в том месте, где должен находиться мизинец, — прошептал Калеб. — Сейчас мы уйдем, капитан. Я бы предпочел вас не убивать, поскольку не вижу никакой пользы от убийства блюстителя. Но моя напарница… безразлична к такого рода вещам. Так что, пожалуйста, пойдите навстречу. Просто выпустите нас из камеры и проведите мимо охраны. Мы воспользуемся вашим инфотерминалом, чтобы поправить мое имя…
— Нет.
Второй голос звучал не громче шипения. Он раздавался прямо возле уха Канндиса.
— Ладно, — вздохнул Калеб. — Тогда просто уйдем.
Канндис сумел выдавить в ответ только что–то бессвязное. Думать было тяжело, тени сжимали его сознание до едва заметной искорки. Он бы сказал все, согласился на что угодно, лишь бы этот маленький ореол света не задули совсем. Капитан завозился с поясом, изо всех сил пытаясь заставить трясущиеся пальцы взять ключ.
Потом он услышал звук взводимого стаббера. Гаснущими глазами он увидел, как в поле зрения возникли две тени. Ближайшего из двух он откуда–то знал. Человек был одет в черное, а его облачение украшала эмблема Меркатор Паллидус. Трупомол. Стоявший рядом с ним блюститель Гендрокс держал узников на прицеле своего оружия.
Трупомол одарил их заискивающей улыбкой.
— Добрый день. Мое имя — лорд Креденс Сорроу, и я боюсь, что вопрос вашей свободы более не в руках капитана.
15
Сол кривился, пока Ангвис осматривала его руку. Пальцы были скрючены, будто когти. Он больше не мог их выпрямить.
— Что вы сделали? — спросила она.
— То, что требовалось, чтобы выжить.
После встречи с троицей нападавших он постоянно чувствовал, как онемение распространяется шире. Оно ползло вниз по ноге, сковывая ходьбу, и даже язык казался заплетающимся и непослушным.
Они находились в его покоях, хотя на самом деле те, конечно же, принадлежали лорду Сорроу. Трупомол вызвался выступить в защиту Калеба. Сол хотел остаться и предложить свою помощь, но Сорроу настаивал, что его присутствие лишь усложнит ситуацию. Возможно, тот и был прав, а кроме того — Сол слишком устал, чтобы спорить. Он вернулся в резиденцию Сорроу и прилег отдохнуть, однако его сны были заполнены огнем и кровью. Проснувшись, он не сумел встать. К счастью, на его зов откликнулась Ангвис.
— Это… типичный эффект от атаки шпионика? — выдавил он. Слова давались тяжело.
— Нет, — признала она. — Кошмары могут продолжаться годами, но подобная степень паралича необычна. Думаю, это связано с вашими имплантатами. Модификации как–то повлияли на вашу нервную систему. Вы ощущаете еще что–нибудь? Боль? Галлюцинации?
— Я…
Он не мог ответить. Ведь он что–то чувствовал: волнение и ужас, порожденные одновременно. Когда бы Сол ни закрыл глаза, он видел разломы ино-света, сияние по ту сторону физического мира. Оно казалось таким реальным — куда больше, чем этот материальный мир разрушений и гнили. Однако он понимал, что разговоры об этом будут выглядеть заблуждением, а то и воздействием колдовства. Может, он и был проклят, но сохранил достаточно ясности рассудка, чтобы держать язык за зубами.
Тень Ангвис сместилась. Он повернул голову, чтобы проследить за ней, но его движения стали медленными, будто он тащился в сточной воде. Рядом появилась вторая тень — ту он раньше не видел. Сильные руки взяли его за воротник, грубо запрокинув голову назад и обнажив горло. Сол увидел, как Ангвис достала автошприц с насыщенно-зеленой начинкой. Казалось, жидкость бурлит, словно заключенная в бутылке буря. Она занесла иглу, и его охватило сомнение. Доктор Кауте был прав: как можно доверять Делаку? Игла могла кишеть нанотехникой. Или, возможно, это и была истинная причина его страданий. Простой яд, вводимый с интервалами, чтобы она могла наблюдать, как он медленно умирает, и при этом постоянно выставлять себя заботливым медикэ.
Он попытался сопротивляться им, однако тело было слабым и непослушным, а его зафиксировали, будто насекомое в смоле.
— Сохраняйте спокойствие, — пробормотала Ангвис, прижав пальцы к его горлу. — Это поможет. Просто не шевелитесь.
Игла ужалила сильнее, чем ему помнилось, а содержимое обжигало, оскверняя его кровеносную систему. Сол моргнул, ожидая пронзительной агонии или благословенного забытья, но его не охватило ни то, ни другое. Двое агентов отступили назад, и, освободившись от их хватки, он хоть и покачнулся, но сумел сесть прямо. К руке уже возвращалась чувствительность, скрюченные пальцы разгибались через боль. Колотящееся сердце сбавило темп, и мир огня страха померк. Теперь тот казался сном, бессмысленным и необъяснимым. И все же, как бывает со снами, нечто оттуда осталось с ним. Тревога.