— Прошу, сэр, не стреляйте!
Из сумрака за приемной стойкой показались руки. Последовавшее за ними лицо было скрыто за треснутой маской.
— Сними это! — взревел Канндис, взводя курок пистолета. Однако несмотря на ярость, он узнал ее носителя. Тот снял маску, и прямо перед капитаном оказались окровавленные щеки и затравленные глаза Гладшива.
— Прошу, — проговорил он дрожащим голосом. — Я просто… не стреляйте, капитан.
— Не могу тратить пулю, — отозвался Канндис, опуская оружие. Он выдохнул — казалось, впервые за несколько часов — и его плечи обмякли.
— Кто–нибудь из патрульных сумел добраться обратно? — спросил он.
Гладшив покачал головой.
— Нет, сэр. Я… они все еще там?
Канндис не ответил. Он мысленно представлял себе последних из своего отделения: стабберы плюются пулями, шокерные дубинки превратились просто в палки. И все же они сражались, а кавдорские крысы нахлынули на них, выискивая ржавыми клинками трещины в броне патрульных. Считанные часы назад эта команда была назначена сопровождать Пьюрберна в ходе зажжения Вечного Пламени Перикулуса. Это должна была быть забава для малолеток и лучшая возможность уйти, какая только представлялась любому из них с момента отправки в Перикулус.
Канндис бросил взгляд на Гладшива, который безучастно смотрел на главные ворота окружной крепости широко раскрытыми и налитыми кровью глазами.
— Ты это видел?
— Я…да, — произнес Гладшив. — Я вышел наружу всего на секунду. Забрался на развалины одного из домов. Я просто хотел увидеть пламя.
— Что ж, задача выполнена чертовски хорошо, — выплюнул Канндис. — Выгляни наружу, мальчишка, там масса огня для хороводов. И крови тоже, если она тебе больше по вкусу.
— Как?.. Что случилось? — Гладшив нахмурился, словно эта мысль не укладывалась у него в голове. — Я услышал выстрелы, и вдруг… Я перестал видеть.
Это Канндис помнил вполне хорошо. Была вспышка света. Он находился на некотором отдалении от остальных — у него село оружие — но она все равно преодолела даже его фотовизор. Все превратилось в жгучую размытую пелену очертаний и цветов; он едва сумел разглядеть, как сквозь патруль метнулись две тени, направлявшиеся к лорду Пьюрберну. Охранник того, жуткий сплав человека с металлом, попытался вмешаться, но не мог увидеть, куда целиться. Волна его пламени охватила полуслепое столпотворение верующих. Последнее происшествие вызвало у Канндиса некоторое удовлетворение. Правосудие отчасти было воздано, пусть и в поэтическом смысле.
Когда тени добрались до платформы, лорд Пьюрберн так и стоял там: похоже, он был слишком ошеломлен, чтобы среагировать. Канндис мчался к ним, вытащив стаббер, но понимал, что не успеет перехватить клинок или пулю. Однако предполагаемые убийцы не сделали ничего подобного, а вместо этого бесцеремонно сбросили Пьюрберна с его трона. Затем по камере, установленной в задней части платформы, прошла светящаяся трещина. Яркая, но не слепящая. А потом…
Следующее, что он помнил — уставившееся на него окровавленное лицо. Должно быть, оно что–то кричало, но звука было не слышно за стуком крови в ушах. Его руки сжались на горле человека, однако тот продолжал отбиваться, слабо хватая капитана за лицо. В налитых кровью глазах не было страха, только ненависть и голод. Он продолжал давить с такой силой, что глаза умирающего выпучились, пятная щеки кровавыми слезами, и жизнь наконец–то покинула того. Канндис попытался сказать себе, что это была самозащита: что разбитое и покрытое синяками лицо принадлежало опасному убийце, которого требовалось усмирить. Но когда свет в глазах человека угас, его черты смягчились, и Канндис узнал паланит-сержанта Гендрокса.
Он до сих пор не понимал, почему убил его.
Потом он побежал. Вопли прерывались автоматными очередями, острые клинки оставляли насечки на его броне. Повсюду была либо тьма, либо огонь — по всему Перикулусу вдруг погасли люмены, а жаровни, когда–то символизировавшие власть Пьюрберна, теперь опрокинулись, лужами разливая горящий прометий. Он вслепую палил по всем и вся, кто бы ни попался ему на дороге. Что–то ударило по голове, скособочив шлем и оглушив его. Он повернулся и оказался перед громадной фигурой Варла Огнекровного, Тирана Кузницы Полумертвых. Гиганта покрывали багряные пятна, на потрескивающем бойке силового молота испарялись капли крови.
Бежать было некуда. Канндис смотрел, как Голиаф поднимает оружие. Однако прежде, чем был нанесен финальный удар, из теней вырвалась еще одна фигура, которая с яростным воплем всадила Огнекровному в грудь клинок стилета. Канндис мельком разглядел Леару Бэтрип, но когда эти двое сцепились, он побежал дальше и не знал, чем все закончилось.
Он моргнул, пытаясь сосредоточиться. Гладшив все так же сидел позади стола, баюкая в руках маску. Служащий был не идеальным союзником, однако других у него не имелось.
— Вставай, — бросил Канндис, поднимаясь. — Нам надо запереть эту дверь. Потом мне нужна опись оружия и припасов. Рано или поздно кто–нибудь явится, и нам нужно быть наготове. Гладшив, ты слушаешь?
Служащий не ответил. Канндис задумался, не ударить ли его в надежде взбодрить, но какой в этом был смысл? Он не мог причинить такой боли, которая бы сравнилась с уже увиденными ужасами.
— Гладшив? — предпринял он еще одну попытку, заговорив более мягким тоном. — Гладшив? Нам нужно работать вместе. Я не знаю, выжил ли еще кто–то, но там снаружи ад и…
— Они забрали его.
Гладшив не смотрел на него, вместо этого обращаясь к миру огня и дыма за воротами. Ближайшее окно было заделано, но сквозь трещины сочился трепещущий свет — пламя пожирало руины Перикулуса.
— О чем ты? — спросил Канндис. — Что они забрали?
— Огонь, — прошептал юноша. — Пламя Бога-Императора. Они затушили его, и вместе с ним похитили Его свет.
— Кто? Кто его забрал?
— Теперь Он покарает нас, — шептал Гладшив. — Теперь мы поистине в аду. Мы подвели Его. Мы заслуживаем гореть.
— Никому не надо будет гореть, если только мы выберемся отсюда, — отозвался Канндис. — Нам просто нужно что–нибудь, чтобы расчистить дорогу. Запас дымовых или светошумовых гранат, как раз хватит добраться до ворот Перикулуса. Сможем перегруппироваться выше в улье, собрать силы и контратаковать. Или… здесь где–то должен быть вокс-передатчик. Может, у одного из гильдийцев. Если у меня получится передать сообщение наверх, мы сможем показать этим выродкам правосудие Хельмавра!
Он хлопнул Гладшива по плечу. Тот слегка покачнулся, но больше никак не отреагировал. Возможно, он пребывал в кататонии. Канндису уже случалось видеть такое прежде — жестокость на дне улья утягивала слабаков за пределы рассудка. В этом случае клерк был для него бесполезен.
Он зашел за стол. Там была горстка патронов к пулевому пистолету, а также пачка палочек лхо. Канндис приложил одну из последних к губам и трясущимися руками поднял зажигалку. Поджигая ее, он отклонился назад, ожидая уже привычного всплеска пламени, но та еле сверкнула.
— Хренова штуковина, — пробормотал он, встряхивая ее. — Гладшив, я тебя до сержанта повышу, если сможешь найти мне клятую зажигалку. Гладшив?
Он бросил взгляд на участок пола, где раньше сидел служащий. Однако тот уже пришел в движение и шагал к двери участковой крепости, закрепив маску на ее месте.
— Гладшив? — окликнул Канндис. — Ты куда, идиот ты эдакий?
Клерк повернулся и посмотрел назад. Выражения его лица не было видно.
— Все должны гореть, — прошептал он, а затем переступил порог и вышел в преисподнюю.
В дверь глухо постучали.
Сорроу подскочил, и инфопланшет выпал из его пальцев. Он бросил взгляд на дверной проем, по бокам от которого теперь стояли двое его самых крепких Размольщиков. Разумеется, если считать, что это были его Размольщики — их примечательное отсутствие во время визита леди Антропофы указывало на верность нескольким господам. Тем не менее, они выжидающе напряглись, приготовив ножи для свежевания.
Сорроу подобрал свой инфопланшет, нервозно покручивая печатку. Он пытался ознакомиться со своими активами в верхнем улье, но едва осилил страницу. Было сложно сосредоточиться — особенно когда вдруг отключилось освещение. Как и заверял Сол, быстро заработали резервные генераторы, но свет стал уже иным: трепещущим и нерешительным. Крики и взрывы тоже не способствовали концентрации, равно как и зарево пожара, сочившееся через трещины в ставнях.