— Ага, мы славно исполняли свой долг перед Богом-Императором, пока вы отдыхали, — сказал Тритус, оборачиваясь к своим прихвостням, через плечо самого крупного из которых было перекинуто тело. — Но потеряли хороших людей. Смотрите.
Человек, спотыкаясь, вышел вперед и положил к его ногам труп, саваном которому служило драное одеяло. Лорд Пьюрберн невольно отметил, что на нем нет ботинок. Ступни почернели, а причина смерти была вполне очевидна по запаху.
— Это был Хойк, — произнес Тритус. — Много лет его знал, еще с тех пор, когда нас принял на службу Исайя. Покажи лорду Пьюрберну, как он умер.
— Мне знаком запах сгоревшей плоти.
— Ага, он сгорел, — кивнул Тритус. — Но это не из–за них. Оружие, которое вы дали, взорвалось. Несчастный ублюдок превратился в ходячий ад. Пришлось выстрелить ему в голову, принести милость Бога-Императора.
— Не повезло.
— В самом деле? — проговорил Тритус. — У еще двоих моих парней огнеметы отказали, и их поглотила толпа. Вот ведь совпадение, вам не кажется?
Лорд Пьюрберн уставился на него и медленно двинулся вперед, пока их с Тритусом лица не оказались в считанных дюймах друг от друга. Он чувствовал запах дыма и пота на коже человека, видел за маской обагренные кровью глаза.
— Нет, — тихо произнес он. — Не совпадение. Последствие. Скажи мне, Тритус, кто Повелитель Человечества?
— Бог-Император, — отозвался Тритус. Он свирепо глядел в ответ, что–то подозревая, но это не имело значения. В доме Кавдор существовало всего два типа людей: порабощенные своей верой и те, кто использовал веру в качестве орудия порабощения. Тритус относился к первым; требовался лишь подходящий кнут, чтобы напомнить ему, где его место. Пьюрберн еще на миг задержал его взгляд, после чего обернулся к разбитой платформе и пустому горнилу.
— Моему семейству было вверено священное пламя Бога-Императора, — прошелестел он. — Мы оберегали его еще до того, как Он взошел на Золотой Трон. Этот огонь горел десятки тысяч лет. До настоящего времени.
Он снова повернулся к Тритусу; его лицо было мрачным, каждая морщинка выражала сожаление.
— Мы не справились, — сказал он, бросив взгляд на остальных. — Я не справился. И каждый из вас не справился. Думаете, Он не видит этого со своего престола? Думаете, это совпадение, что Его милость покинула нас? Отказ вашего оружия — не моих рук дело. Это Его кара.
Он видел, что Тритус подергивается. Это было опасное дело — провоцировать того. Однако он просчитал риск. Несмотря на свою ярость, Тритус был ведомым и беспрекословно верил в Бога-Императора. Он уже счел себя падшим; чтобы убедить его, что он не справился, многого не требовалось.
— Всех нас сочли негодными, — продолжил Пьюрберн. — Однако это не конец. Наша вера подлинна. Наши враги, те, кто это совершил — вот настоящие еретики. Мы должны заставить их раскаяться, прежде чем донесем Его милосердие.
— Но как? — откликнулся Тритус. Его интонация оставалась грубой, и Пьюрберну пришлось подавить желание ударить его за наглость. Но слова были показательны. Они больше не содержали в себе обвинения — теперь была проблема, которую нужно решить, и враг, которого нужно победить.
— Он забрал у нас оружие, — ответил Пьюрберн, касаясь груди человека. — Но огонь здесь, в наших сердцах? Он пылает сильнее, чем когда–либо. Если мы не можем сжечь грешника, значит будем его избивать, пока не останется только окровавленное мясо. Запечатать купол, никому не входить и не выходить. Кто бы ни был за это в ответе, их найдут, ибо лишь их смерть может оправдать нас в Его глазах.
Казалось, Тритус до сих пор сомневается, однако он медленно кивнул головой.
— Есть, — сказал он. — Именем Его.
— Именем Его, — отозвался Пьюрберн. — Собирай своих людей, убивайте всех, кто не встанет в строй. Теперь есть только две стороны: Его последователи и неверные.
Он проследил, как они уходят, смирив свою ярость целью. Их необходимо было занимать делом: ему требовалось время, чтобы определиться, как действовать дальше. Не все потеряно. У него все еще есть власть. Он отыщет их — тех, кто забрал ее. Пьюрберн чувствовал ее силу, не фильтруемую платформой. Злобу ничто не обуздывало, но ей все же можно было придавать форму, использовать для управления последователями. В конечном итоге эта задержка сделает его сильнее.
Размышления Пьюрберна на миг омрачило сомнение, словно некая малая его часть обдумывала последствия того, что хранительница Вечного Пламени больше не заперта в камере. Однако этот голос был слаб и постоянно становился все незаметнее. Мысли уже перешли к силе. К возмездию.
У него зачесались глаза. Он снова протер их, не смутившись от того, что на сей раз рукав его одеяния запятнала кровь.
У Сорроу дрожала рука, пока он пытался отхлебнуть чая. Вторая чашка, нетронутая, стояла рядом с Солом. Тот был сосредоточен на окне и разворачивавшемся по ту сторону кошмаре. Пока что атаки ограничивались минимумом — дикие банды, вооруженные почти исключительно дубинками и ненавистью. Большинство сдавалось еще на пороге, не имея инструментов, чтобы проникнуть в обиталище Сорроу. Более решительных переубедили фраг-гранаты, сброшенные его Размольщиками с верхних этажей.
— Вам следует выпить чаю, — услышал Сорроу собственные слова. Фраза была идиотской. Вот до чего он опустился: банальности.
Сол не ответил. Он вел себя тихо с самого появления, но Сорроу начинал задаваться вопросом, только ли в шоке дело. То, как он выстукивал пальцами ритм на подлокотнике, указывало, что он думает, и Сорроу не был уверен, хорошо ли это. Сол не обладал интуицией, однако имел талант анализировать.
— Как она? — спросил Сорроу, отчаянно пытаясь заполнить все более гнетущую тишину. Сол бросил на него взгляд.
— Стабильно, — произнес он. — Похоже, я сдержал разряд.
— Зачем вы на нее напали?
— Я не нападал. Это она на меня напала, — ответил Сол. — Когда платформа открылась, я… я считал, все будет просто. Я не мог этого предвидеть, я…
Он сбился и нахмурился.
— Я это видел… — пробормотал он. — Думал, это эхо прошлого: тех, кто сгорел на равнинах Спасения. Но это было предостережение. Не о том, что уже случилось, а о том, что только должно случиться. На самом деле дверь не была открыта, а пелена оставалась сомкнута. Это я ее разорвал. И теперь не могу свести обратно.
Сол вздохнул и уставился на Сорроу единственным целым глазом.
— Все потому, что мне хотелось победить, — печально произнес он. — Нет, даже не так. Не просто победить. Мне надо было, чтобы он проиграл.
— Все мы рабы своих желаний, — отозвался Сорроу. — Но даже если вы и вели себя эгоистично, такого вы не задумывали. Это не ваша вина. Вы не могли знать.
— Нет, мог, — ответил Сол. — Я уже однажды рискнул, срезал углы, попытался все сделать слишком быстро. Из–за этого лишился глаза и человека, который дал мне имя. Боюсь, на сей раз поплатимся мы все.
— Предаваться самобичеванию нет времени, — произнес Сорроу. — Нам надо бежать, пока кому–нибудь не пришла в голову блестящая идея захватить главные ворота. Если их перекроют, мы окажемся тут в ловушке.
Сол бросил взгляд на Ангвис.
— А что с ней?
— Заберем? Оставим ее собственным людям? — Сорроу пожал плечами. — В любом случае, мы не можем остаться. Если Пьюрберн жив, он станет выяснять, кто за это в ответе. Если нет, безумие будет продолжаться, не спадая. Как бы то ни было, здесь слишком много ртов и недостаточно припасов. Рано или поздно он явится за мной.
— Я думал, наши запасы пополнили? — наморщил лоб Сол. — Вы разве ждали не просто оформления каких–то документов?
— Очень сильно сомневаюсь, что те припасы уцелели при пожаре, — практически без колебаний ответил Сорроу. — В сущности, думая об этом сейчас, я готов поспорить, что весь груз поглотило пламя.
Сол нахмурился и бросил взгляд на своего друга.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что это был мой склад, — солгал Сорроу, указывая на далекий столб дыма. — Все случилось быстро, пока мои Размольщики обеспечивали безопасность здания. Неважно. Так или иначе, мы должны уходить.