— Мы не можем уйти.
Это подала голос Ангвис. Она уже успела сесть и держалась за голову.
— Бог-Император, глаза болят, — проговорила она, потирая импланататы, вставленные в глазницы. — Похоже, левый не работает.
— Мне пришлось вас успокоить. Возможно, я его повредил.
— Полагаю, именно поэтому я себя чувствую так, будто присосалась к силовому отводу?
— Вероятно. Вы можете стоять?
— Думаю, да, — кивнула она. Ее пальцы забрались под плащ и появились оттуда с маленькой металлической коробочкой. Ангвис открыла ее большим пальцем, так что стал виден набор крошечных инструментов, и начала подправлять поврежденный зрительный имплантат.
— Сколько я пробыла без сознания? — спросила она.
— Несколько часов, — ответил Сол. — Что–нибудь помните?
— Все до атаки, — пробормотала она, выдирая какие–то отставшие провода. — Последнее, что я помню отчетливо: агенты Сорроу открывают камеру. Потому чернота. Ну, точнее, скорее не чернота, а краснота.
— Вы помните, как напали на меня?
— Слегка? — Она нахмурилась. — Я была просто… так рассержена. Помню вспышки, но это походило на опьянение. Мои мыслительные процессы были… не знаю. В них так мало смысла, что мне трудно их восстановить.
— Почему такое произошло? — спросил Сорроу. — Это какое–то оружие? Или заражение воздуховода?
— Это потому, что мы открыли дверь, — произнес Сол. Его пальцы до сих пор выстукивали ритм на подлокотнике. Сорроу заметил, как между ними проскочила искра.
— Пожалуйста, не обращайте на Сола внимания, — сказал Сорроу, оборачиваясь к Ангвис. — Он решил, что нам следует чередовать упоение собственной виной с мазохистским самобичеванием.
— Он не ошибается, — со вздохом ответила Ангвис, снимая одну из линз и дуя на нее. — Мы были так увлечены маленьким секретом лорда Пьюрберна, этим псайкером, снабжающим его империю энергией, что не удосужились задаться вопросом, нет ли и других причин, по которым он держал того под замком. Камера была не просто проводником силы Пьюрберна; подозреваю, она сдерживала псайкера, или, возможно, обуздывала его. Стоило ее открыть, как на свободе оказалась полная, несфокусированная мощь.
— И она является источником насилия?
— Да.
— Но вы кажетесь здравомыслящей, — заметил Сорроу. — Может быть, это действует временно?
— Я бы предположила, что все зависит от того, жив ли еще псайкер, — сказала Ангвис, бросив на Сорроу взгляд. — Ваши агенты сделали, как мы договаривались?
— Я не могу с ними связаться. Возможно, они пали в хаосе.
— Ясно, — произнесла Ангвис. — Что ж, что бы они ни выпустили, это еще не конец. Я до сих пор чувствую злобу. Часть меня хочет причинить Солу боль, пусть даже разумом я понимаю, что ему пришлось меня усмирить. А часть меня хочет причинить боль вам, потому что я могу.
— Вы выглядите спокойной.
— Я из дома Делак, — улыбнулась Ангвис, прикрепляя линзу обратно. — Мой Дом гордится сдержанностью и терпеливостью. Однако даже мне нелегко. Дом Кавдор зиждется на религиозном фанатизме. Они почитают ненависть и злость как выражения воли Бога-Императора. Сдержанность им неведома.
— Что насчет Сола и меня? Похоже, на нас не повлияло.
— Вы находились далеко от источника воздействия, — ответила Ангвис. — Кроме того, в вас, похоже, мало злобы. Возможно, вас сложно воспламенить?
— А Сол? — спросил Сорроу. — Он постоянно злится. Подавляет это, вместе с большей частью своей личности. Но я все равно вижу. Бессмыслица, что вам захотелось убивать, а его практически не затронуло.
Они оба посмотрели на Сола. Тот продолжал пристально глядеть из окна, барабаня пальцами. На глазах у Сорроу между кончиков его пальцев перепрыгнула еще одна искра — зеленовато-голубой разряд с аметистовыми прожилками.
— Сол? — окликнул он.
— Грядет буря. Я ее чувствую. Почти что вижу, будто забытые тлеющие угли. Они повсюду, крошечные частицы энергии. Связанные со всем. С каждым.
— Ладно, — кивнул Сорроу, кинув взгляд на Ангвис. — Это… интересно. Но вы ощущаете себя спокойным?
— Да.
— Никакой злости?
— Не больше, чем обычно.
— Стало быть, вы не пострадали?
Сол глянул на них. Утраченный глаз все так же не прикрывала повязка, но глазница уже не пустовала. Должно быть, это искра соскочила с его пальца, потому что всего на миг Сорроу мог поклясться, будто видит пылающий там крошечный огонек, похожий на одинокую звезду, которая ярко сияет в наползающей пустоте.
— Мне кажется, это преувеличение.
3
— Думаешь, это можно есть?
Калеб с подозрением потыкал в бутон своим ножом-засапожником. Мякоть растения имела блекло-зеленый оттенок и была испещрена мелкими черными семенами, зловеще поблескивавшими в пестром свете.
— Иктоми? — окликнул он, поднимая голову. Крысокожая находилась впереди, разведывая дорогу через джунгли кабельных лиан. Калеб успел повидать интересную флору и фауну подулья, но ничего похожего на лес, где они сейчас застряли. Насколько он мог судить, когда–то лианы были кабелями или трубами, по которым, возможно, передавался прометий или нечто подобное. Однако они уже давно вышли из употребления, и нашедшие себе нишу растение прорастали сквозь кабели и внутри них, раздуваясь, пока те не лопнули, от чего стали видны светящиеся луковицы кислотно-зеленого цвета и шипы размером с тычковые кинжалы. Полог тянулся вверх, насколько хватало зрения, изолируя их. Что самое любопытное — освещение леса, похоже, представляло собой сеть фитолюменов. Их излучение обладало определенной призрачностью и, видимо, должно было имитировать дневной свет.
Он снова бросил взгляд на бутон и кольнул его. Тот выглядел крепким, словно рокрит. И все же, по его опыту большинство вещей можно было есть — при условии, что они не съедят тебя раньше.
Калеб со вздохом поднялся на ноги и постучал по вокс-системе, предоставленной лордом Сорроу. Он делал так уже трижды. Никакого ответа. Это было не полной неожиданностью: изменение приказов в последнюю минуту уже возбудило у него подозрения. Сорроу предоставил достойное похвалы разъяснение, почему убийство превратилось в кражу. Несомненно, он был талантливым лжецом. Впрочем, Калеб тоже.
Разумеется, это была не самая удивительная часть предприятия.
Она сидела в нескольких футах от него на одной из луковиц поменьше и как будто разглядывала лес. На ней было одеяние самого белого цвета, какой ему когда–либо доводилось видеть, но сверх этого никаких украшений. У нее не имелось бандитских меток, волос и даже бровей.
Он нахмурился и сделал вид, будто продолжает изучать луковицу, а сам тем временем наблюдал за ней уголком глаза. Было в ней что–то действующее на нервы, чего он не мог распознать. Она казалась молодой, немногим старше двадцати циклов, однако ее глаза говорили об ином. Они повидали всякое. Возможно, и делали всякое. Она ничего не говорила. Калеб ожидал слез или угроз, но она выглядела спокойной и вообще не представляющей угрозы. Это он находил особенно тревожным.
И все же он чувствовал облегчение, что от него не требовали ее убить. Когда камера открылась, она сидела, скрестив ноги и закрыв глаза, умиротворенная. Он понял, что не смог бы нажать на спуск. Иктоми, у которой не было подобных сомнений, воткнула девушке в горло автошприц еще до того, как та вообще успела открыть глаза. Она обмякла, он закинул ее на плечо и они вдвоем помчались прочь оттуда. Калеб услышал крики со взрывами и всего разок оглянулся назад. Чтобы стереть увиденное, требовался немалый объем крепкого.
Он вздохнул и подергал обруч, охватывавший висок. Предполагалось, что тот дает некоторую защиту от психического вторжения, хотя и не было возможности узнать, работает ли он. На ощупь обруч был теплым и раздражал кожу. Вероятно, это что–то значило.
— Иктоми, — позвал Калеб, при этом почувствовав себя глупо. Но ему не нравилось, когда его оставляли наедине с их пленницей.