Взрывы были сконцентрированы на трех укрепленных воротах. Каждые из них, разумеется, примыкали к одному из трех переходов, за счет которых лишенный основания жилой блок висел над костяной галькой. Единственному, что удерживало сотни тонн рокрита в воздухе над ними.
Пьюрберн собирался убить всех.
Его последователи уже пробились через одни ворота. Оттуда они могли бы захватить рабский блок уровень за уровнем. Однако упорно продолжали атаковать все входы, твердо намереваясь снести все препятствия и убить каждого, кто им противостоит. В недра блока загоняли полчища крысобомб. Кто знает, где те окажутся перед подрывом? Пусть они находятся и не прямо под блоком, но его падение разорвет Перикулус, приведя к новым сотрясениям, и, может быть, сбросит его еще глубже на дно улья.
— Вас что–то беспокоит, лорд Сорроу?
Он вздрогнул и заставил себя лучезарно улыбнуться, после чего посмотрел на лорда Пьюрберна. Тот восседал на своем упавшем троне, а рядом с ним стоял его телохранитель-Пиромагир.
— Мой повелитель?
— Кажется, вас беспокоит фейерверк?
— Не совсем беспокоит. Я лишь опасаюсь, что в своем рвении ваши последователи могут в итоге перебить большинство рабов.
— Они избрали свой удел, — произнес Пьюрберн. — Они могли принять добродетельность. Я не стану лить слез; моих последователей легион. В них нет нужды.
— Истинная правда, мой повелитель, — кивнул Сорроу. — Но я задаюсь вопросом, нет ли риска еще сильнее повредить Перикулус, если жилой блок рухнет?
Лорд Пьюрберн рассмеялся. Это прозвучало как мерзкое шипение, похожее на утечку воздуха из магистрали под давлением.
— Я — единственная сила, имеющая значение в Перикулусе. Ничто не упадет и не выстоит без моего соизволения.
— Чрезвычайно успокаивает, мой повелитель, — пробормотал Сорроу. Его пальцы постоянно подбирались к кольцу-печатке. Соблазн пустить его в ход возрастал. Было бы достаточно просто испепелить выжившего из ума старого дурака. Конечно, существовала реальная возможность того, что потом Сорроу разорвет на куски его спятившая стая прихлебателей. Тем не менее, примерно с такой же вероятностью он мог бы занять место Пьюрберна на троне, а большинство из них этого бы даже не осознало.
Кроме Пиромагира.
Какое бы безумие не поразило купол, оно, видимо, не действовало на громадное создание. После изменений, произведенных кланом Пьюрбернов, то едва ли было человеком, и сумасшествие его не затрагивало.
Возможно, следовало сперва убить его. А потом остальных.
Нет.
Сорроу делал глубокий вдох, силясь успокоиться. У него зудел глаз, но он подавлял желание почесать его. Не хотелось, чтобы на пальцах осталась кровь. Не хотелось стать одним из них. Все начиналось с глаз, это было очевидно. Однако этим не заканчивалось. Они менялись. У некоторых процесс шел медленно; они до сих пор носили одеяния своего Дома, пусть даже изодранное и окровавленное.
Но вот другие…
Они ползали в тени на четвереньках, словно звери — маски треснули, от одежды остались одни ошметки. Один сидел возле трона Пьюрберна, сгорбившись и вонзая полусгнившие зубы в обугленный кусок плоти. Н глазах у Сорроу он поднял голову и принюхался, будто собака. Издал рычание и был не одинок в своем раздражении. По всему двору расходилась волна недовольства, однако Сорроу не понимал наверняка, что ее вызвало. Пока не осознал, что взрывы прекратились.
Он посмотрел вверх. Из рабского блока продолжал идти дым, но наступила тишина — по крайней мере, пока что.
Пьюрберн яростно поглядел на него.
— Где Хранитель Гадов? — зарычал он. — Прикончить их! Обрушить все!
— Мой повелитель, я не знаю никакого хранителя гадов, — отозвался Сорроу.
Лорд-пироцей просто таращился на него незрячими обагренными глазами. Похоже, слов он не услышал.
— Привести его ко мне!
— Мой повелитель, я лорд Креденс Сорроу из Меркатор Паллидус. Я не дрессирую крыс.
Однако не имело значения, что он говорит. Ярость Пьюрберна требовала выхода, затуманивая всякие остатки рассудка. Тварь у его ног повернула голову и оглядела Сорроу глазами, теперь представлявшими собой немногим более чем окровавленные впадины.
Все кончено, подумал Сорроу, чувствуя вес кольца на пальце. И все же он хотя бы доставит себе удовольствие, убив…
К их ногам подкатилась голова.
Все уставились на нее. Отсекли неаккуратно, шея была разлохмачена и изодрана. Маска указывала на то, что ее носитель когда–то принадлежал к дому Кавдор. Судя по потекам крысиной мочи, пропавший хранитель гадов отыскался.
— Пьюрберн!
Гоолс прозвучал словно гром. Все разом повернулись к женщине, приближавшейся сквозь дым. Ее броню покрывали вмятины и прорехи, к поясу был пристегнут разбитый шлем. Она берегла левую ногу и обливалась кровью из множества ран, седеющие волосы приобрели багряный оттенок. Но ее лицо с налитыми кровью глазами и ожесточенно поджатым ртом было воплощением ярости.
Когда она подошла ближе, Пьюрберн встал, и по его лицу разлилась садистская улыбка.
— Вирэ Несокрушимая, — проговорил он, когда она остановилась перед его троном. — Ты наконец–то набралась храбрости вылезти из своей норы и предстать передо мной.
— Понадобилось время: пришлось прорубать себе дорогу, — бросила она.
— Раньше я поклялся, что если мы встретимся вновь, я отправлю тебя в оковы, — сказал Пьюрберн. — Но я передумал. Вместо этого я буду тебя пытать. Возможно, отрежу ухо, потом, может быть, конечность, и так пока не останется нечто ослепленное и изувеченное, у которого даже не будет языка, чтобы молить о смерти.
Пока он говорил, его двор стягивался вокруг нее, словно петля, отрезая всякую возможность скрыться, а Огарки Пьюрберна выстроились в защитное заграждение между гильдийцами. Вирэ медленно повернулась, обводя орду взглядом. Свет пламени выхватил ее лицо, и Сорроу увидел, что безумие уже добралось и до нее — по щекам бежали кровавые слезы.
И все же в ее глазах оставалась сталь, а ее ярость была холодной и жесткой; острой, как фенрисийский лед. Она медленно подняла свое оружие, направив острие цепной глефы на Пьюрберна.
— Я пришла бросить вызов.
Пьюрберн нахмурился: злоба на миг уступила место замешательству.
— Вызов? — рассмеялся он. — На каком основании? Ты до сих пор оспариваешь подписанный тобой контракт?
— Нет, — произнесла Вирэ. — Я вызываю тебя сразиться со мной на арене. Вызываю именем Бога-Императора.
Пьюрберн снова засмеялся, и его двор присоединился к нему, хотя уху Сорроу они скорее напоминали лающую стаю псов с пустоши.
— С чего мне принимать такой вызов? — поинтересовался Пьюрберн, а его Пиромагир выступил вперед, поднимая руку с конфоркой.
— Потому что вы дали слово.
Это сказала не Вирэ. Все взгляды переместились с нее на лорда Сорроу. Тот только через мгновение осознал, что слова раздались из его собственного рта. Толика здравомыслия, наблюдавшая из глубоко окопанного угла разума, поразилась этой дерзости, вдохновленной безумием. Оставшаяся его часть беззвучно завопила от ужаса. У него оставались считанные секунды, пока удивление Пьюрберна не превратилось в неистовство.
— Простите меня, мой повелитель, — продолжил он, низко поклонившись. — Однако не вы ли провозгласили, что освятили арену именем Бога-Императора? Что все схватки происходят под Его недреманным взором и все вызовы делаются именем Его? Вы сказали, что невольник может бросить вызов Лорду Цепей, если пожелает. Похоже, вместо этого Лорд Цепей бросает вызов вам.
Пьюрберн уставился на него глазами, которых не было видно из–под кровавого покрова. Сорроу понял, что тот не уверен. Вызов можно было бы отклонить при помощи хитрости и уловок, но сейчас Пьюрберн властвовал исключительно потому, что властвовал прежде — потому, что стая видела в нем альфу. Никто и не думал оспаривать его верховенство. Во всяком случае, до настоящего момента.