Каждый раз, когда мы совершаем обмолвку или описку, мы имеем право заключить о наличии помехи в виде душевных процессов, лежащих вне нашего намерения.
Если один ничего не мог бы найти в другом, что следовало бы исправить, то вдвоем им было бы ужасно скучно.
Жестоко попираемое реальностью бессмертие «я» сохраняется, найдя свое прибежище в собственном ребенке.
Задача сделать человека счастливым не входила в план сотворения мира.
Я способен перенести много забот, выдержать все трудности, если не буду одинок.
Если человек начинает интересоваться смыслом жизни или ее ценностью, это значит, что он болен.
Любовь сама по себе, с ее тоской и страданиями, ухудшает самочувствие, но быть любимым, находить взаимность в любви, обладать любимым объектом – все это, в свою очередь, улучшает самочувствие.
Желание, исполнение которого представляет собой сон, проистекает из детской жизни, а потому человек, к своему удивлению, обнаруживает в сновидении ребенка, продолжающего жить своими импульсами.
Культурный человек возможность счастья променял на гарантированную безопасность.
В бессознательном каждый убежден в своем бессмертии.
Это ошибочное действие – вынуть ключ вместо того, чтобы позвонить, – означало известную похвалу тому дому, где это случилось. Оно было равносильно мысли «здесь я чувствую себя как дома», ибо происходило лишь там, где я полюбил больного.
Люди обладают двумя распространенными свойствами, ответственными за то, что институты культуры могут поддерживаться лишь известной мерой насилия, а именно люди, во-первых, не имеют спонтанной любви к труду, и, во-вторых, доводы разума бессильны против их страстей.
Выясняется, наконец, и тот примечательный факт, что, как правило, люди с большой наивностью переживают свое настоящее и не способны оценить его содержание; им сначала надо отойти на какое-то расстояние – иными словами, настоящее должно сделаться прошлым, если хочешь вывести из него отправные точки для определения будущего.
Жестокость и половое влечение связаны между собой самым тесным образом, но для объяснения этой связи не пошли дальше подчеркивания агрессивного момента либидо.
Жить для «эго» означает то же самое, что быть любимым супер-«эго», и смерть от самоубийства символизирует или отыгрывает своего рода отказ супер-«эго» от «эго». Эта ситуация напоминает разлуку ребенка с оберегающей матерью.
Зависть разрушительна.
Пока человеку приходится неплохо, совесть у него мягкая и спускает «я» довольно многое; когда же его постигло несчастье, человек углубляется в себя, признает свою греховность, усиливает требования совести, налагает на себя воздержание и наказывает покаянием. Так вели себя и продолжают вести целые народы.
Служение женщине, как и военная служба, требует, чтобы ничто, относящееся к ним, не было забываемо.
Задумайтесь над тревожным контрастом между сияющим умом здорового ребенка и слабоумием среднего уровня взрослого.
Никогда мы не оказываемся столь беззащитными перед лицом страдания, чем когда любим; никогда не бываем столь безнадежно несчастными, как при потере любимого существа или его любви.
Идеальная, вечная, очищенная от ненависти любовь существует только между зависимым и наркотиком.
Я часто обижался на то, что природа, видимо, была не очень благосклонна ко мне, наградив обликом гения. Часто она случайно и щедро раздаривает людям печать гения. С тех пор, давно, знаю, что я – не гений, и сам не понимаю, почему так хочется стать им.
К сожалению, я должен признаться, что принадлежу к числу тех недостойных, в чьем присутствии духи прекращают свою деятельность и сверхчувственное улетучивается, так что я никогда не имел случая пережить лично что-нибудь могущее дать мне повод к вере в чудеса.
Иногда сигара – это просто сигара.
Интимные желания и фантазии художника становятся произведениями искусства только посредством преобразования, когда непристойное в этих желаниях смягчается, личностное их происхождение маскируется, и в результате соблюдения правил красоты другим людям предлагается соблазнительная доля удовольствия.