Зоя Андреевна подоила спозаранку корову, обмылась в душе, достала из шкафа свою парадную зеленую кофту и положила ее на кровать. Затем взяла большой фонарь, открыла люк в погреб, в веранде, под паласом, и полезла вниз.
Погреб у нее был большой, под всем домом. Только вот завален всяким ненужным хламом. Бывший муж, Алексей Пантелеевич, тридцать лет проработал завхозом в школе, и натаскал всякое списанное и ненужное в школе имущество. На стеллажах лежали: старые журналы, мячи, физкультурные маты, волейбольные сетки. Один шкаф занимали химические колбы и пробирки, а в большом железном сундуке даже лежал гипсовый скелет, из кабинета биологии, который Зоя Андреевна почему-то прозвала «Гошей». На самом высоком шкафу стояла большая гипсовая голова Ильича. Он с лукавым прищуром всматривался в темноту подвала.
«Надо все-таки как-то Славика попросить разобрать здесь, а то ногу поставить скоро будет некуда…» — подумала Зоя Андреевна.
Алексей Пантелеевич, бывший муж, был на четыре года младше ее, однако тоже, далеко не мальчик, когда в шестьдесят лет уехал из деревни, с учительницей литературы, Галиной Сергеевной, худой и бледной мышкой. Верно говорят в народе, седина в бороду — бес в ребро. Она хорошо помнила тот день. Она была давно на пенсии, и вдруг ее неожиданно попросили поработать год в Лесхозе, за бухгалтера Валентину, ушедшую в декретный отпуск. После обеда к конторе подъехала желтая «Волга» — такси. Муж, в новом пальто, свежевыбритый, вызвал ее на улицу.
— Ты, Андреевна, не обессудь, сердцу, оно ведь не прикажешь, — он опустил глаза, — и поддел начищенным до блеска ботинком грязный глиняный комок. — Мы с Галей все решили, уезжаем в Питер жить.
Галина Сергеевна воровато выглянула из машины, и тут же отвернулась.
— И давно ты с этой… лохудрой.
— Зоя, не нужно скандалить. Давай расстанемся интеллигентно.
Зоя Андреевна сжала кулаки:
— Ну и проваливайте, раз вы все решили, только чтоб духу вашего больше в хуторе не было!
Она развернулась, и пошла в контору. Обернулась возле самой двери:
— И не приезжай! Никогда!
Вот так он и уехал. Только на Новый год и на День рождения звонил, спрашивал про Таньку, про внуков. А ведь тридцать два года прожили душа в душу. Казачка Зоя, звали ее на хуторе. А он — всегда был тихий, безропотный Леша. Все время за ее широкой бабьей спиной, как «бесплатное приложение», — так один раз пошутила Танюшка, да так прозвище к мужу и прилипло.
Разлуку с мужем она пережила стойко, уйдя с головой в работу, да заботы о внуках. К тому же еще Буренку себе прикупила, чтоб было всегда свежее молочко, да сметанка. В семью дочери особо старалась не встревать. Зять Слава оказался нормальным мужиком, малопьющим, не скандальным, но немного с ленцой. Раньше работал на заводе, вроде зарабатывал неплохо, потом лень ему стало, за пятьдесят километров каждый день ездить, пошел в местный Лесхоз. Но хозяйство три года назад развалилось, и Слава устроился водителем к местному фермеру Савельеву. А у фермера какой заработок — есть урожай, и прибыль будет, а нет — сиди на голом окладе.
Зоя Андреевна аккуратно прошла по узкому проходу подвала, аккуратно миновав крысиные капканы, и подошла к железному сундуку. Приподняла крышку сундука, петли отчаянно скрипнули в тишине. Из сундука, пустыми глазницами, на нее пялился скелет.
«Ну что, Гоша, охраняешь?»
Она запустила руку под старые журналы, и вытащила трехлитровую банку, закрытую полиэтиленовой крышкой. Банка была набита сверху до низу денежными купюрами: «пятисотенными» и «тысячными». Бабушка положила банку в сумку, вздохнула, и пошла назад, к лестнице.
Зоя Андреевна наказала бабе Нюре, соседке, подоить корову вечером и с утра пораньше, и отправилась к автобусной остановке.
2
Утром Слава пошел в сельпо за сигаретами. Рядом с магазином была старая, полуразрушенная колхозная столовая. Из проема окна валил дымок. Он подкрался, и схватил за ухо соседского мальчишку, рыжего Димку:
— Тебе папка-то курить разрешил?
— Ай-яй, пустите, дядя Слава, я так, попробовать решил, — мальчишка бросил окурок на бетонный пол, и быстро растоптал. Из двери магазина вышел Витек с батоном и бутылкой кефира.
— Давай, Димка, быстро чеши отсюда.
Парнишка схватил велосипед, и быстро укатил. Витек задумчиво посмотрел ему вслед, и хитро подмигнул другу:
— Ну что, операция «Ы» не отменяется?
Слава оглянулся вокруг:
— Ты поменьше языком трепи, балабол. В двадцать три тридцать — за старым клубом.