Конечно, это относится не ко всем. Жизненный уровень рабочих, несмотря на экономический и промышленный подъем, остается таким же, как двадцать лег назад. Но зато почти исчезла безработица. Работы даже слишком много, ибо рабочий день нисколько не уменьшился. Чтобы жить, надо тяжело трудиться. Нельзя было не заметить, что в Париже стали больше пить. Число винных лавок и пивных в городе дошло до 25 тысяч!
«Империя, — писал Эмиль Золя, — намеревалась превратить Париж в европейский притон. Горсточке авантюристов, укравших трон, нужно было царствование, полное авантюр, темных дел, продажных убеждений и продажных женщин, всеобщего дикого пьянства. И в городе, где еще не высохла кровь декабрьского переворота, росла, пока еще робкая, жажда безумных наслаждений, которая должна была превратить родину в палату для буйных помешанных — достойное место для прогнивших и обесчещенных наций».
Не чувствуется никакой политической оппозиции. Ведь все левые республиканцы сошли со сцены или живут в эмиграции. Вернувшись в Париж, Бланки впервые вынужден был признать: «Еще существуют отдельные изолированные революционеры. Но нет и следов революционной партии». Да и как может заявить о себе оппозиция? Печать находится под жестким контролем. Вообще заметно гораздо больше полицейских в мундирах. Кроме того, Бланки быстро понял, что за ним повсюду, как тень, ходит переодетый в гражданское платье агент.
Бланки пишет доктору Лакамбру: «Париж меня удручает! Какая апатия, какой упадок, какие изменения! Я с моими идеями революции, такими же жгучими, как некогда, похож на пришельца из другого мира, на призрак прошедших времен. Я провел здесь несколько дней, полных боли и гнева. Но я не потерял из-за этого надежды. Надо гальванизировать эти трупы, если они не хотят идти живыми».
Не потребовалось много времени, чтобы убедиться в бесплодности этого замысла. Несколько встреч и бесед с некоторыми из старых друзей заставили Бланки быстро попять, что ему не на кого опереться в Париже, чтобы вновь разжечь революционное пламя. Может быть, стоит выждать более благоприятного времени, потерпеть, пока сами события создадут революционную обстановку? Но Бланки убежден, что революции не происходят сами по себе. Их готовят и организуют люди. Неутомимая жажда революционного действия заставляет его вспомнить об эмигрантах, хотя он считает, что готовить революцию надо здесь, в Париже. Бланки едет в Брюссель к бывшему военному врачу Луи Ватто. За подготовку заговора против империи он был осужден на три года тюрьмы и сидел вместе с Бланки в Бель-Иль. В Бельгии он стал издавать еженедельный революционный журнал «Бьен-этр сосиаль» («Общественное благосостояние»). Бланки возлагал на него особые надежды, ибо Ватто, бывший сторонник Ледрю-Роллена, совершил весьма демонстративный поворот к бланкизму. Сначала он опубликовал серию статей в защиту Бланки в своем журнале, а потом выпустил брошюру «Бланки перед историческими свидетельствами». Поводом для этого послужили критические замечания
Луи Блана, высказанные в книге, вышедшей годом ранее. Луи Блан вспоминал там о «документе Ташеро». Кроме того, Ламартин выпустил в свет свою «Историю революции 1848», где давал искаженную версию своих переговоров с Бланки 15 апреля 1848 года.
В Брюсселе Бланки поселился в доме у Ватто и почти не выходил никуда. Видимо, это добровольное заточение служило проявлением еще сохранившегося у Бланки рефлекса, приобретенного в тюрьме. Однако такое затворничество имело и другое основание: Бланки решил по-настоящему, серьезно участвовать в работе по выпуску журнала. Он должен служить пропагандистом е! о идей н первым этапом к созданию партии. О своих надеждах в этом направлении Бланки писал Лакамбру. Поэтому он не жалеет времени на редактирование и на разные хлопоты, связанные с выпуском журнала. Очень быстро он понимает, что «Бьеи-этр сосиаль» имеет одно крайне слабое место — незначительный тираж. Бланки принимается за вербовку подписчиков в нескольких странах Европы, он обращается прежде всего к своим политическим сторонникам. Кроме того, журнал был убыточным изданием. Его годовой дефицит составлял две тысячи франков. Необходимо их найти. Очевидно, с этой целью он совершает поездку в Лондон, где успеха не добивается. Вернувшись в Брюссель, Бланки снова принимается за работу по выпуску журнала, но вскоре оставляет ее. Какой толк от этого издания, если его прочитают несколько сот человек, при этом живущих не во Франции? Дело подготовки революции от этого не подвинется ни на один шаг. Такого рода жизнь не по нраву Бланки, ибо он прежде всего человек действия. Он благодарит Ватто за поддержку и возвращается в Париж.